Незнакомцы на мосту - Джеймс Донован (1964)

Прошлось выйти из коттеджа и немного прогуляться, чтобы все обдумать. Потом я посидел за чашкой кофе с Эдом Ханраханом, находившимся в отпуске юристом, прежде возглавлявшим Комиссию по ценным бумагам и биржам, чье мнение высоко ценил. Мы обсудили этот вопрос.

– Как твой друг, Джим, я бы настоятельно не рекомендовал тебе браться за этот случай, – сказал он. – Он вытянет из тебя все жилы. Ты уже и так немало сделал для своей ассоциации. Пусть теперь подберут адвоката по уголовным делам и поручат защиту ему. Но, разумеется, решение принять можешь только ты сам.

Тем же утром мне довелось выслушать еще одно мнение, которое, вероятно, можно было бы назвать голосом простого обывателя. Я отправился на урок гольфа и между ударами с тренировочной площадки упомянул о предложенной мне задаче в разговоре с Джимом Сирлом – не только учителем гольфа, но и старинным приятелем.

– Неужели, черт возьми, – спросил он, – может найтись желающий защищать этого мерзавца?

Пришлось напомнить ему, что наша конституция гарантирует защиту и справедливый суд каждому, пусть даже самому презираемому, человеку. А потому, сказал я, вопрос нужно ставить иначе: кто именно должен защищать его? Джим, казалось, принял мою логику, но, когда я покидал тренировочное поле после занятия, он всем своим видом показывал, что именно такой образ мыслей, свойственный всем высоколобым всезнайкам, и мешает мне стать приличным игроком в гольф.

Незадолго до полудня, еще ничего не решив, я позвонил Линну Гудноху в Бруклин. При всей невозмутимости своего характера он выразился достаточно эмоционально:

– Пойми, Джим! По мнению нашего комитета, высказанному многими, перед судом в данном случае окажется не только советский полковник, но и сама система американской юстиции.

При этом Гуднох не стал скрывать от меня тот факт, что предложение выдвигалось нескольким известным адвокатам с большими политическими амбициями, но они наотрез отказались от участия в процессе. Еще была слишком свежа в памяти эра маккартизма. Я же имел за плечами службу в военное время юридическим советником при Управлении стратегических служб[3], работу на наши собственные разведывательные органы и последующие дела, которые вел как частный адвокат, и потому, посчитали в комитете, обладал уникальной квалификацией, чтобы стать защитником полковника Абеля. Мне, в свою очередь, пришлось напомнить ему, что я уже давно не выступал в федеральном суде и для меня профессиональной необходимостью становилось выделение в качестве ассистента молодого юриста из числа бывших помощников генерального прокурора США. Гуднох согласился, а уже через час или чуть больше перезвонил и сообщил, что окружной судья Мэттью Т. Абруццо хочет видеть меня в своем кабинете завтра в одиннадцать часов утра. Поскольку именно Абруццо выдвинул против Абеля обвинения, теперь его обязанностью стало назначение для него защитника.

После обеда я отправился в городок Лейк-Плэсид и попросил Дэйва Содена, в то время местного прокурора, а ныне верховного судью округа Эссекс, разрешения воспользоваться его личной библиотекой юридической литературы. Я изучил все материалы, имеющие отношение к случаям шпионажа, и с удивлением обнаружил, что после печально известного суда над «атомными» шпионами Розенбергами конгресс США внес поправку в кодекс, согласно которой даже в мирное время «шпионаж в пользу иностранной державы» стал считаться преступлением, караемым смертной казнью.

Мне стало ясно, что у полковника Абеля возникли крупные, хотя, вероятно, и последние в его жизни неприятности.