— Руки на капот! — приказал Николка, вылезший наружу, и воткнул пистолет между лопаток неизвестного.

— Что это? — спросил Андрей, носком ботинка указывая на небольшую упаковку, лежавшую на асфальте возле открытой дверцы.

— Э, осторожно! — прохрипел задержанный, впервые за это время подавший голос.

Андрей поднял упаковку к свету.

— Мина, — бросив на нее взгляд, определил Николка. — Противопехотная, нажимная.

— Куда собирался ставить? — спросил Андрей и тряхнул боевика за плечи. Тот не издал ни звука.

— Мог куда угодно воткнуть, — высказал мнение Николка. — Под коврик в салон, под педаль акселератора. В любом месте рвануло бы дай бог как.

Боевик молчал.

— Андрей, — попросил Николка, — я сейчас чеку выну, а мину ему в штаны суну, а?

— Отставить! — прикрикнул Андрей. — Я бы его и сам шлепнул. Прямо здесь...

Примериваясь, он приставил пистолет ко лбу боевика. Придавил так, что тот откинул голову. Его смуглое лицо стало мучнисто-бледным.

— Жаль, это в мои планы не входит.

Андрей отнял пистолет, и на бледной коже отпечатался кружок ствола. Не скрывая облегчения, боевик глубоко вздохнул.

— Обыщи его! — приказал Андрей Николке.

В нагрудном кармане оказался маленький «жилетный» пистолет «фроммер-лилипут», а в заднем брючном — документы на имя Гранта Шагеновича Барояна. Все это Андрей забрал себе. Потом ухватил боевика за грудки и сильно тряхнул, давая выход ярости.

— Сейчас я тебя отпущу, могитхан! Найдешь дружков, передай им:

я их осудил и приговорил к исключительной мере. Всех. В том числе и тебя. Так что не радуйся. Бегать осталось недолго. Теперь иди!

28 апреля. Воскресенье. пос. Куреневка

Акоп Галустян—Траншея — кипел злостью. Удачно начатое дело трещало по швам. И не потому, что проснулось вдруг и обрело дееспособность великое государство. Как многое на Руси, все на себя взвалила русская самодеятельность, и получалось у нее неплохо. Трудно сказать, какие еще результаты даст сделка с майором Мудраком, а уже потеряно то, что с таким трудом было наработано раньше. В конце концов, можно было смириться с ущербом, если бы речь шла только об имуществе АСАО, но вместе с ним на складе сгорело и то, что сулило немалую прибыль самому Галустяну. И прибыль не в рублях, а в заветных зеленых бумажках. Но и это, судя по обстановке, не все. Теперь приходилось опасаться даже за свою дачу, на которой, к несчастью, побывал Андрей Бураков. Галустян не сомневался, что этот офицер сумеет отыскать дорогу сюда и явится обязательно. А кто во всем виноват? Конечно же этот тупой полковник Радамес. Должно быть, не зря в свое время русские командиры поперли его взашей из военной школы.

Галустян свирепствовал. В светлой гостиной, насквозь пронизанной ярким утренним солнцем, перед ним, вытянув руки по швам, повинно опустив голову, стоял Радамес.

Размахивая руками, будто дирижируя оркестром, Галустян изрыгал проклятия на неудачливого полковника.

— То, что этот русский подонок сбежал, — полдела. Страшно, что он нанес нашему делу миллионный ущерб. Ни у тебя, ни у твоей родни, полковник, не хватит жизни, чтобы возместить убыток.

— Мелик, — попытался вставить слово Радамес, — я предлагал пристукнуть его, а ты приказал оставить в живых...

— Свою вину хочешь переложить на меня? Я приказал его отпустить, да? Какой ты, к черту, полковник! Какой ты, к черту, армянин! Дешевый грузин с тбилисского рынка в Сабуртало! Эдуард Шеварднадзе, вот кто ты!

— Мелик! Такие слова оскорбляют мое достоинство.

— Ва! — вознес руки к небу Акоп. — Он еще помнит о достоинстве! Да за тот ущерб, который случился по твоей вине, тебя положено сейчас же отдать под суд. Чтобы кровью смыл вину...

— Мелик!

— Я освобождаю тебя от должности, Радамес! Командовать группой будет Погосян. Капитан!