После. Я буду плакать после, прижавшись лицом к мощной шее моего вороного друга — прощаясь с ним, с собственными мечтами и, возможно, с частью себя. Но не здесь. Не перед этой обабившейся, визгливой клушей, не перед её капризной дочуркой и, главное, не перед ним.

Я выпрямила спину, стиснула зубы и ушла, не оглянувшись ни разу.

Через три дня позвонила Зоя и сказала, что меня искала Кира. С отцом.

Понятия не имела, что им было нужно, но на ипподром приехала, справедливо полагая, что ударить сильнее эта семейка меня уже не сможет.

И тем неожиданнее для меня были извинения.

Кира стояла передо мной, глядя в землю. Её плечи были напряжены, словно она готовилась услышать от меня упрёки. Голос девочки был тихим, дрожащим, и она даже не пыталась поднять на меня свои глаза — такие карие, такие похожие на отцовские.

— Простите меня, — произнесла она, будто через силу, но в её словах слышалась искренность. — Это была моя вина. Дейв ни при чём. И вы… вы тоже. Спасибо вам…. за то, что спасли….

Даниил стоял рядом, молчаливый, спокойный, держа руку на плече дочери. Его присутствие было ощутимым, весомым.

Он не сказал ни слова, но его взгляд… он заставил меня сжаться внутри. Этот взгляд был холодным, пронизывающим, но в то же время в нём читалась какая-то странная смесь уважения и ожидания.

— Это был хороший урок…. Для нас обеих, — тихо ответила я девочке. — И надеюсь мы обе его усвоили, Кира. Я не сержусь, но ты всегда должна соизмерять свои желания и возможности — иначе беды не избежать.

Девочка подняла на меня глаза, полные слез.

Я улыбнулась ей и строго велела идти на дальнейшие занятия.

Когда она убежала, хотела уйти и сама, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом карих глаз. Но Даниил остановил меня.

— Алина, — его голос был низким, спокойным, но в нём чувствовалась какая-то стальная нотка. — Произошло недоразумение. Я тоже приношу извинения и надеюсь, что в понедельник вы вернётесь к работе в компании.

Я замерла, уставившись на него. Это было неожиданно. И в то же время… раздражающе.

Что-то во мне взорвалось. Может, это была злость, которую я сдерживала все эти дни. А может, неуверенность перед ним — таким спокойным, таким уверенным в своей правоте.

Но, круто развернувшись на каблуках и глядя ему прямо в глаза, я ответила зло, по-хамски:

— С самодурами я работать больше не стану!

Его глаза чуть прищурились, но он не отреагировал на мою дерзость так, как я ожидала. Никакого возмущения, никакой вспышки гнева. Только лёгкая усмешка, которая почему-то заставила меня почувствовать себя ещё более раздражённой.

— Самодур, говорите? — спросил он тихо, но в его тоне слышался вызов.

— Именно, — я держала его взгляд, даже когда внутри всё дрожало.

Даниил сделал шаг ближе, но вместо устрашающей силы в его движении было что-то… притягательное.

— Хорошо, — произнёс он, его голос был всё таким же ровным, но в нём чувствовалось что-то, что я не могла разобрать. — Тогда, может, вы расскажете мне, как с вами работать?

Я растерялась. Его ответ выбил меня из колеи.

— А зачем вам это? — вырвалось у меня, и в голосе прозвучала искренняя озадаченность.

Даниил усмехнулся, и эта усмешка была почти тёплой.

— Потому что, Алина, таких, как вы, я не отпускаю.

Я закрыла глаза, откидываясь на мягкую спинку кресла и позволяя теплу от камина течь от моих ног по всему телу. Зоя, отлично зная меня, не мешала моим мыслям и воспоминаниям. Обладая удивительной интуицией и своей странной, подчас не понятной мне логикой и мудростью, она всегда знала, когда можно подшутить, съязвить, а когда просто оставить меня в полной тишине.

Он не оставил меня, как и обещал. Заставил вернуться, заставил работать на пределе сил, бросив на один из самых важных и сложных проектов — Миланский конкурс.