Книга воспоминаний - Петер Надаш

По правде сказать, мне ничуть, ни в малейшей степени не хотелось возвращаться домой, о чем ясно свидетельствовало уже и мое поведение накануне, когда фрау Кюнерт в полутемной прихожей неожиданно вновь нацепила очки, скрыв за ними обнаженную привлекательность своего лица, и слабый свет от накрытого бумажным колпачком бра, висевшего над ее головой, отражаясь от стекол, растворил в своих бликах ее глаза; лицо ее тоже было почти не видно, но все же ее внезапное отступление не осталось для меня незамеченным – может быть, из-за вдруг изменившейся ее осанки, ибо мой категоричный отказ от каких-либо объяснений, который одновременно пресекал и взаимное физическое влечение, явно подействовал на нее, и этого унижения при всем ее сервилизме она выдержать не могла; ее шея напряженно вытянулась, и, глядя на меня как бы сверху вниз, она, казалось, вернулась к привычной и более безопасной манере общения между учтивой хозяйкой и во всех отношениях любезным и сдержанным постояльцем; она даже распрямила спину, не защищая больше сутулостью свои груди, и вернулась к той чуть сентиментальной тактичности, которая обычно была характерна для наших с ней разговоров; но в тот момент, когда я почувствовал, что это произойдет, что это уже происходит, что это произошло, когда я почувствовал, что мне наконец удалось разорвать ту властную чувственную связь между нами, которая могла привести нас как к ненависти, так и к любви, и еще минуту назад мне казалось, что я с необыкновенной легкостью могу повернуть ее в любом направлении, что все зависит только от моего желания, в тот момент этот переход к не слишком приятной формальной любезности стал для меня полной неожиданностью, и, как человек, потерявший вдруг самообладание, ибо собственной волей разрушил нечто, что гораздо важнее воли, я, вопреки изначальным своим намерениям, хотел было вернуться к небезопасной, но для меня более ценной манере общения, от которой только что отказалась фрау Кюнерт, что было тем более важно, ибо я ощущал в паху некоторое напряжение, некое беспокойство, хотя еще и не жесткость, и поэтому, словно бы угрожая ей и даже чуть-чуть шантажируя, но все же имея в виду отнюдь не отъезд домой, а желание как можно быстрее покончить с собой, заявил ей, что я очень скоро исчезну; и ничуть не разочаровался, ибо сообщение это, весьма неопределенное, многозначительное и туманное, произвело на нее именно то воздействие, на которое я и рассчитывал: она искренне изумилась, хотя я не думаю, что она действительно поняла мой намек, но лелеемое не один месяц намерение, превратившееся уже в решение, придало моему голосу ту выразительность, ту степень искренности и серьезности, что она вновь оказалась в магнетическом круге, из которого только что вырвалась; я не знаю, что я при этом преследовал, помимо удовлетворения собственного самолюбия, об этом я судить не мог – может быть, в свете моей неминуемой смерти хотел, чтобы меня пожалели, или мне было тяжело остаться наедине с этой телеграммой, о которой я знал, что, независимо от ее содержания, она уже не изменит принятого мною решения, и поэтому, когда на ее готовые к всяческим неприятностям вопросы я ответил совсем не то, что намеревался, то есть не сказал, что прошу оставить меня в покое, что теперь уже все напрасно, она опоздала, но если ей так уж хочется, может снять с себя джемпер, чтобы я наконец смог закрыть глаза, потому что я не хочу больше ничего видеть, не хочу ничего знать и слышать, и давайте хотя бы в это мгновение, именно в это, попытаемся найти какое-то устраивающее нас обоих решение, – но ничего этого я не сказал, а, прибегнув к однажды уже испытанному успокаивающему приему, заявил не о том, что исчезну, а уеду домой, так я сказал ей, что, естественно, было попыткой отделаться от нее и себя, ибо слово это, «домой», в тот момент означало не более чем весьма отдаленную и почти бессодержательную надежду, с моей стороны это была благая ложь, но теперь, стоя в гостиничном номере пред зеркалом и созерцая тело, вид и ощущение которого никоим образом не могли убедить меня в необходимости его дальнейшего существования, я все же не мог придумать другого слова, которое доказало бы мне необходимость присутствия в этом мире.