На крови - Сергей Мстиславский (1928)

— Сколько времени зря, — сокрушенно вздыхает Даша, возвращаясь из сеней. — Но с ним очень осторожно надо: он, наверное, в охранном. Я уже сколько раз замечала: зайдет, словно случайно, и смотрит. Я на всякий случай сказала ему, что у нас сговор.

— Оно и верно, сговариваемся, — улыбнулся Онипко. — Или, точнее, сговорились уже. Можно так считать, товарищи? Гарнизонный комитет свое решение о немедленном выступлении отменяет?

Никто не отозвался. Только переглянулись делегаты.

— Значит, так? А пока — будем дальше работать над подготовкой. Перейдем к следующему вопросу: о плане. Это по вашей части, товарищ Михаил.

— План, как вы знаете, в основном установлен давно. Но кое-какие перемены придется ввести, если считать выбывшими енисейцев, — хотя мне и не вполне ясно, следует ли считать их действительно выбывшими. По прежнему — мы предполагали, что придется иметь дело только со вторым крепостным и драгунами. Очередной работой за последнее время было обсуждение дальнейших действий — после захвата крепости. Самый захват при нынешнем соотношении сил не труден.

— Вот, — кивнул Егоров. — А вы постановляете: отставить!

— Вы не прерывайте, Егоров, — повернул Ян каменное свое лицо. — Если хотите, после дам слово. К чему же пришли?

— Пока еще спорим. Предлагается так. После занятия фортов — немедля десант в Ораниенбаум, в Питер и на Лисий Нос.

— В Ораниенбаум зачем?

— Там царская яхта под парами, на случай. Обязательно надо перехватить. Удерет за границу благочестивейший самодержавнейший — не оберешься тогда возки. Главные силы — на Питер. С Лисьего Носа часть выделим на Сестрорецк и дальше — на перерыв Финляндской дороги.

— Что ж, кажется рационально. Можно считать принятым в принципе?

— Отнюдь нет. Пока за этот план в революционном штабе здешнем — меньшинство. Большинство стоит на том, чтобы не оставлять Кронштадта: боятся оторваться от базы.

— Правильно. Мы свое дело сделаем, пусть питерцы свое ладят.

— Дальше своего носа смотри! Взаим-выручка — первое дело: мало тебя учили.

— В чужом городе, как в потемках...

— В море разбираемся, в трех улицах не разберемся. Скажи на милость, велика хитрость.

Ян поднял и снова опустил веки.

— Этот план обязательно надо отстоять. Товарищ Онипко, сегодня на вечернем собрании обязательно подчеркните необходимость — абсолютную необходимость — наступательных, активных и, главное, совместных действий.

— План крепости добыли? — спрашиваю Егорова тихо. Он замялся.

— Добыть-то добыли. Только, по совести, на кой он тебе прах, товарищ Михаил? Мы, ведь не то что улицу, каждый дом в городе знаем: вошли и вышли. А хлопот было — не сказать. И писаря фордыбачат и чертежник. «Попадемся, говорят, в подсудность по государственному преступлению: може, его — план — какой иностранной державе на продажу».

— Так это же план не укреплений, а города; немцам он ни к чему: продавай — не купят. Затащи-ка его под вечер, к Длинному. Я там заночую.

— Куда его переть: три аршина в нем без малого, — сердито сказал Егоров. — Как еще из управления выволокли... И тебе от него никакой радости: там ни единой надписи нет, почерчено ровно — и все тут.

— Как? Надписей нет?

— Не захотел чертежник. Это, говорит, окончательно измена. Улицу можно, и здание куда ни шло, но ежели обозначить, что к чему — измена.

— Что за чушь? Откуда вы такого чертежника взяли?

— Откуда! Свой. Мало что свой: партейный! К чужому разве с таким делом пойдешь?

— Он прав, по-моему, — кивнул, вслушавшись, Онипко. — Об умысле каком-нибудь, само собою разумеется, не может быть и речи. Россия дорога по-настоящему только нам, революционерам. Но случайность — не исключена. План может попасть хотя бы в руки полиции. Можно ли быть спокойным, что из полицейских рук он не окажется где-нибудь в немецком генеральном штабе?