Рембрандт - Аким Волынский

Тема эта не переставала волновать художника, не только повторившего большой офорт в малом виде, но и набросившего другое изображение того же сюжета, в 1638 году, в иной, несколько более мягкой и художественно сдержанной, трактовке. Есфирь представлена прямо в одеждах сетования – в длинной, белой, чистой рубашке, без каких-либо украшений. Руки она сложила одна в другой, с выражением угрюмо сосредоточенной мысли на лице. На этот раз лицо уже неоспоримо принадлежит Саскии. Лоб увеличен. Рту возвращена его первоначальная форма. Глаза смотрят, как всегда, с мягким вдумчивым благородством.

Так отразилась в офортах тема библейской Есфири. Но Есфирь лишь одно из действующих лиц грандиозного сюжета, не перестававшего занимать воображение Рембрандта. Мы имеем ещё два замечательных офорта, разделенных между собою промежутком в десять лет. В 1641 году Рембрандт награвировал замечательную картину, под которой обыкновенно значится: «три восточных человека». В произведениях этого художника почти всё отдает востоком ветхозаветного эпоса, и поэтому такое название офорта бессодержательно. Оно ничего не определяет. А между тем в картине дан определенный сюжет во всём: и в постановке всех фигур, и в жестикуляции одной из них. Слева мы имеем клочок дворца. У порога крыльца, в самом выходе, фигура Амана. Перед ним вне дворца Мордехай, стоящий в непреклонной позе. Два прислужника дворца, всеми своими телодвижениями, указывают Аману на непослушного иудея. «Когда увидел Аман, что Мордехай не кланяется и не падает ниц перед ним, то исполнился гнева».

Таков несомненный сюжет этого до сих пор не расшифрованного офорта. Тут же художником намечено штрихами и дерево, на котором были повешены два царских евнуха: Гавафа и Фарра.

Ровно через десять лет появляется офорт, изображающий торжество Мордехая, со всеми атрибутами эламо-персидского владычества, с изображением народной толпы, в своём холопском усердии, оказывающей почет Аману. Тут масса фигур, в беглых световых контурах, наподобие знаменитых офортов, тоже изображавших скопление людей. Настоящий офорт не так полон в идейном отношении, как «Сто гульденов», но и тут дана целая гамма нарастающих и падающих настроений, которая, будучи переведена в краски, поспорила бы с «Ночным Дозором». Но библейские темы не были выгодным сюжетом для картин масляною краскою, за отсутствием на них спроса. Исполнение же таких картин потребовало бы больших полотен, труда и времени, ничем не вознаграждаемых. Вот отчего Рембрандт и ушел в офорты, поминутно отрываясь от кисти и хватаясь за иглу для изображения мотивов и сцен, не покидавших его воображения. При этом в высшей степени замечательно следующее обстоятельство. Параллельно с писанием «Ночного Дозора» Рембрандт комбинирует в мыслях сцены из древней героической эпохи. «Ночной Дозор» был окончен при катастрофической неудаче. Тем не менее еврейская тема, взятая в откровенно широком масштабе, не перестает его занимать в течение десяти лет, полных тревог, несчастий, материального разорения и семейных потрясений.

Так трудно писать биографию художника, о котором, в сущности говоря, имеется только темная молва. Великие имена тонут в потоках собственной славы. Но остающиеся произведения, при вдумчивом анализе, вскрывают перед нами черты их интимной личности и недостающие звенья в цепи пройденного ими духовного бытия. «Ночной Дозор», несомненно, биографичен в высокой степени. Тут величайшее в мире искусство почти стушевывается перед явлением самой жизни, им знаменуемой. Представить себе только на одну минуту, что художник вложил в картину мысль в духе бен Заккая, не согласованную с господствующим направлением умов и с обстановкою голландского быта. Чем это не страница из жизни индивидуального существа? То же самое можно сказать и относительно разбираемых офортов: тема Есфирь и Мардохей была как бы лейтмотивом среди различных импульсов творчества, двигавших кистью и иглою Рембрандта.

1 июля 1924 года

Офортные поэмы