Это слово теперь часто крутится у меня в голове. Таечка так назвала поросенка в зоопарке, куда мы ходили втроем в воскресенье. Поросенок был маленьким, но очень чумазым. Дочка сначала даже испугалась его, а потом смеялась над тем, как он пятачком рыхлил землю в своей клетке. Выговорить «поросеночек» не смогла, только «пиисеночек», получилось забавно.

— Я все осознал, Люба, — двигает пламенную речь «пиисеночек». — Я слова худого не скажу в твою сторону. Забуду измену, забуду, что ребенок не от меня. Мать против тебя больше слова не скажет. Я ее вообще в пансионат определю, пусть там живет. А мы тут. Вместе. Счастливо. У нас будет второй медовый месяц. Ты же любишь меня, я знаю.

— Поправочка, Боря. ЛюбиЛА. Потому что дурой была. Извини, не хочу больше слушать твой бред.

— Это не бред!

— Прощай.

Прохожу мимо него не дыша. Боюсь отравиться воздухом, который его окружает.

Пропускает, повернувшись боком.

На секунду встречаемся глазами. Вижу, как в отчаянии он пытается найти еще какие — то слова, аргументы, чтобы удержать меня, вернуть. Не дошло до сих пор, что мы давно чужие.

— А ты позвони своему Вершинину, — летит в спину. — Поинтересуйся, где он и с кем.

Это снова как удар ножом в спину. Подло. А я уж было подумала, муж изменился.

На мгновение задерживаю шаг. Борюсь с желанием достать телефон, набрать Тимура и по громкой доказать Борису, что он ошибается.

— Нам пора, Люба, — подхватывает меня под локоть Максим и ведет к выходу.

— Я буду тебя ждать, жена!

— Бывшая! — кидаю через плечо.

— Мы разведены? — спрашиваю сразу за порогом, как только захлопнулась дверь, отрубив прошлую жизнь навсегда.

И расслабляюсь, услышав ответ:

— Да. Можешь брать Вершинина за жабры и тащить в загс, — Макс веселится, Семен улыбается. — Он спит и видит, чтобы дать тебе свою фамилию.

Вызываем лифт, входим в кабинку. Начинаю дрожать, ноги слабеют. Дабы не потерять опору, цепляюсь за локоть Максима.

— Плохо тебе? — волнуется Лукашин, поддерживая.

— Очень. Борис такой… гадкий, — с трудом подбираю подходящее определение.

Мне так стыдно перед Максом, что он был свидетелем нашего с Борей разговора. Что муж, теперь уже бывший, показал свое гнилое нутро. А ведь это был когда — то мой выбор.

— Ну, зато он все подписал, — чувствует мое настроение Максим и ободряет. — Салон теперь твой, часть квартиры и фирмы тоже. Хорошо, что успели до суда по факту мошенничества. Иначе его долги легли бы на тебя тоже.

— Я хочу всё продать.

— Всё-всё? — переспрашивает, переглянувшись с Семеном. — И салон? Вика говорила, ты в него душу вложила.

— Вложила. А теперь не хочу даже порог переступать. Хочу продать, чтобы ничего не напоминало о бывшем.

— Мгм. Подумаем, как все скинуть по-быстрому. Как только дело предадут огласке, сделки, связанные с его фамилией, будет сложно провести. А когда его посадят — будет еще сложнее.

— Его посадят?

— Конечно. Шутка ли, государство обворовать.

— Но ты ему сказал, что иск против него отзовете, и он отделается штрафом.

— Так это я сказал, а генеральный ничего отзывать не собирается. Он решительно настроен всех наказать согласно закону. Кто я такой, чтобы генеральному перечить? — Максим смеется. — Судья будет смотреть на доказательства, коих полно. Борис по — любому виноват и не отмажется.

— Это… нечестно? То, что мы обманули Бориса?

— Это — закон бумеранга. Мы сделали все по закону. Наша совесть чиста.

Пусть так. Главное — результат.

На улице вдыхаю свежий воздух.

Не верится, что все закончилось. Впереди только счастливая семейная жизнь. Как я мечтала. С любимым мужем и детьми.

— Любашка, — окликает меня женский голос.

Оборачиваюсь.

— Здравствуйте, баба Катя, — рада видеть отцовскую соседку. — Вы опять к внуку приезжали?