— Ты, наверное, ждешь рассказа о том, как я оказался жив и почему я в Латвии? — Костя налил себе и Ярославу очередную стопку водки.

— Жду, — ответил Ярослав и осушил свою рюмку. — Не хотел спрашивать при ребятах. Я им ничего не рассказывал, они думают, мы все были в Англии и что Марк, Саня и Валерка до сих пор где-то там.

— Да, я знаю, — Костя выпил водку и бросил в рот кусок уже остывшего печеного мяса. — Я им тоже ничего не сказал. Хотел, но не смог. Да и зачем?.. Мы видимся не так часто, чтобы эта тема постоянно всплывала.

Ярослав закурил и, выпустив струю дыма, выжидающе посмотрел на Костю.

— После того обстрела, — начал тот, — отлежав почти месяц в больничке, я служил в районе Чичавицы под руководством Британского КФОРа, точнее был в группе поддержки.

— Точнее не значился ни в одних официальных документах, партизанил, убивал, прятался по лесам и заброшенным домам и был полу пушечным мясом.

Костя бесцветно улыбнулся.

— Помнишь, значит.

— Такое не забывается.

— Уже в 2002 меня с группой КФОРа послали в район Липляны, где мы в основном вели разведку и зачищали села, где прятались албанские патриоты, а потом нас перебросили в район Косовской Митровицы. Я там был вплоть до мая 2004 года, когда случились известные беспорядки. После этих нескольких дней постоянных перестрелок, пожаров, трупов мирных жителей и ликующих албанцев, что-то окончательно сломалось внутри. Точнее, как будто кто-то поставил мне тормозные колодки, и я уже не мог больше там находиться. Понял, что из следующего боя живым не выйду. Я вернулся в Латвию пару месяцев назад, до этого почти полтора года жил у сестры в Тарту.

— Ты дезертировал?

Костя посмотрел на Ярослава.

— Ну, зачем сразу дезертировал. Я же — вольный наемник, так, что… думаю, меня просто списали, как пропавшего без вести, радуясь, что больше нет необходимости платить деньги, — Костя налил им еще по рюмке.

— Я был в Сбрице, Яр. На территории монастыря.

Ярослав стиснул зубы.

— В Девиче?

— Да. Точнее на его руинах, албанцы его разграбили и подожгли в марте 2004.

Костя разлил водку в рюмки.

— Я отнес цветы на ее могилу, а Сане оставил стакан его любимой яблочной ракии и нашу старую выцветшую фотографию, которую он вечно таскал с собой. До Валерки и Марка не доехал, да и там, где мы их похоронили, вряд ли что-то осталось.

Ярослав почувствовал, как внутри по всему телу разливается такая невыносимая боль, что ему захотелось выть.

— Спасибо, — тихо процедил он сквозь сжатые зубы.

— Давай выпьем за них, — Костя протянул ему полную рюмку.

Не чокаясь, ребята выпили за своих погибших друзей и Биляну.

— Ты так и не рассказал, как остался жив, — Ярослав поставил рюмку и закурил. — Я же видел, как твой грузовик подорвали албанцы, когда мы подходили к Глобаре.

— Я ехал во второй машине колонны, а не в первой. Коля самарский попросил поменяться, он хотел незаметно подремать, пока едем, а какой нафиг сон с командиром группы в одном кузове. Я согласился, — на секунду Костя замолчал, а потом, глубоко вздохнув, унимая подкативший к горлу комок, сказал:

— В итоге я жив, здоров, а Самара на том свете… и только не говори, что в этом нет моей вины, — тут же предупредил он Ярослава, — я это и сам знаю, только от этого почему-то не легче.

— Я понимаю.

— Ну, а ты тут как? — спросил Костя, пытаясь утихомирить воспоминания, и кинул в рот очередной кусок мяса и помидору черри.

— Хреново, — ответил Ярослав.

— О! А что так?