Верный шаг - Вида Вернер

— Отказы не принимаются, — запротестовал Джеймс, забрасывая в рот отпиленный острым ножом кусок мяса. — Ты же знаешь, Бриттани обидится. К тому же, скажу по секрету, — Питерс заговорщически понизил голос до шепота, — она решила познакомить тебя со своей незамужней подругой. Учится в художественном вузе. Фигура что надо. Поверь, она сразу развеет твою тоску.

Вот только этого еще не хватало. Они все просто никак не могли понять, что ему сейчас было совсем не до этого. Он был в полном порядке, не стоило его опекать, не нужно было веселить. Все, что им надо было сделать, это оставить его в покое.

— Нет, спасибо, — ответил он, усиленно пережевывая стейк. — В другой раз.

— Послушай… — в голосе Джеймса появились сочувственные интонации. — Ты должен взять себя в руки. Забыть. Прошло уже четыре месяца. Брит беспокоится за тебя…

— Я же уже сказал «нет»! — немного повысив голос, резко ответил Бартоломью, со звоном опустив стакан на стол. — Передай ей, что у меня много дел, — добавил он сквозь зубы.

***

Три месяца назад (28 марта)

Барт нажал на кнопку на бачке унитаза. Вода под крышкой забурлила, унося в канализацию содержимое его желудка. Хотя, учитывая, сколько он смог съесть сегодня утром, это было слишком громко сказано. Можно ли вообще считать едой пару крекеров и чашку остывшего кофе? Больше ничего не влезло, желудок сводило от голода, но в то же время выворачивало от любой мысли о еде. Выпустив белого друга из объятий, он сел на пол, облокотившись на стену кабинки и вытянув ноги. Белая глянцевая плитка на полу туалета — ощущение, будто ты в больнице, да к тому же видно каждую соринку. Кто вообще в своем уме кладет белую плитку в общественном туалете? Подумав об этом, Барт усмехнулся про себя. Надо же, какой он жалкий — если бы кто-то увидел его сейчас со стороны, то согласился бы с этим. Ведь он сидит на полу туалета в костюме и белой рубашке, как самое последнее ничтожество.

Дверь скрипнула, послышались чьи-то шаги. Стук каблуков явно не принадлежал мужчине. Покосившись в щель между полом и кабинкой, Барт увидел знакомые женские туфли. Их обладательница остановилась прямо напротив двери, за которой он скрывался.

— Это мужской туалет, мам, — заметил он. Вынув из кармана платок, он вытер лицо. В ответ послышался привычный командный голос:

— Бартоломью Дональд Дикинсон, немедленно открой дверь.

С той же интонацией Лорейн Дикинсон обычно отчитывала своего сына за очередную двойку или за порчу отцовского автомобиля. Но на этот раз речь пойдет не об испорченном аттестате или царапине на двери «Рэндж-Ровера». Поднявшись с пола, Барт отряхнул пиджак и открыл задвижку на двери. Он ожидал увидеть укор на лице матери, но по ее опущенным бровям и складке между ними, смог узнать сочувствие.

— Соберись, Барт. Тебе придется вернуться. — Ее голос был тихим, успокаивающим. Она подняла обе руки, словно собиралась обнять его, прижать к себе, как в детстве, когда он приходил домой с разбитыми коленками. Но времена, когда можно было смазать раны йодом, а затем подуть на них, прошли. Видимо, и она это понимала, так что просто сцепила руки на груди. — Ты должен идти. Ты не можешь здесь отсиживаться.

— Знаю, — ответил он, радуясь, что мать не сделала того, что собиралась.

Подойдя к раковине, он плеснул в лицо холодной воды и ужаснулся, мельком увидев в зеркале свое отражение: темные круги под глазами, впалые щеки. Он стал похож на тень прежнего себя. Тень без цели и смысла существования, плывущую по течению. Но ему было плевать на себя. А точнее, он себя ненавидел настолько сильно, насколько это было возможно.

Затянув галстук, Бартоломью вышел в коридор и направился к распахнутой двери, из-за которой слышался тихий голос его лучшего друга Роя Брайта. Теперь уже единственного лучшего друга. Мать, судя по шагам позади, вышла вслед за ним, но Барт не оборачивался, боясь поколебать свою решимость.