Я тяжело вздыхаю, кладя руку ему на бедро. Я действительно хочу сказать ему, что все будет хорошо, что он не собирается терять еще одного члена своей ближайшей семьи. Но я думаю, мы оба знаем, что я бы хваталась за соломинку.

Он уже говорил, что годами боялся этого дня. Его мама была на грани этого почти столько, сколько он себя помнит.

Она просто казалась такой здоровой в воскресенье. Не то чтобы мне действительно было с чем ее сравнивать. Ладно, она не выглядела совсем здоровой, но выглядела намного лучше, чем в том образе, который нарисовал Себ. Я ожидала, что она будет полной дурой, но вместо этого я получила женщину, которой явно нравилось, когда ее семья была рядом, но она была более чем немного сломлена. И после потери, которую она перенесла за эти годы, я не уверена, что кто-то действительно может винить ее.

Я не уверена, как вы справляетесь с потерей и мужа, и дочери.

Я поднимаю взгляд на Себа, мое сердце колотится в груди, когда я думаю о том, как много он для меня значит.

Даже по прошествии всех этих нескольких коротких недель я не могу представить свою жизнь без него, не говоря уже о годах брака и четырех детях. Как вы вообще начинаете справляться с такого рода потерей?

— Ты в порядке? — Спрашивает он, чувствуя мой пристальный взгляд.

— Я здесь, ты знаешь. Что бы ни случилось.

Опуская свою руку на мою, он переплетает наши пальцы и подносит мои костяшки к своим губам.

— Я знаю, — шепчет он, его голос срывается от эмоций.

Мы снова молчим, и всего через несколько минут подъезжаем к больнице, отличной от той, в которой мы все недавно провели время.

— София вызвала скорую. Вот куда они ее привезли, — говорит он, когда я встречаю его у капота машины, отвечая на мой невысказанный вопрос. — Мы перевезем ее, если… — он замолкает, но мне не нужны слова, чтобы понять, что он имеет в виду.

— Я уверена, что они отлично справятся здесь.

После того, как мы добрались до отделения интенсивной терапии, нас наконец впускают, и мы находим Софию и Зои в общей палате.

Они обе подскакивают, как только мы входим, их лица бледны, в глазах темнота и боль.

— Есть какие-нибудь новости? — Спрашивает Себ, когда мы занимаем места рядом с ними.

— Нет. Но они звучат не очень обнадеживающе. Я нашла ее как раз вовремя, но даже сейчас я не уверена, что ее тело достаточно сильное, чтобы бороться с этим.

— Тогда, может быть, им даже не стоит пытаться, — печально говорит Себ, зарабатывая на себе ошеломленные взгляды обеих своих сестер. — Что? — Спрашивает он, звуча шокированным тем, что они удивлены. — Она пыталась достичь этого в течение многих лет. С таким же успехом мы могли бы отпустить ее с миром.

— Она не хотела умирать, Себ, — возражает Зои.

— Не так ли? Значит, просто существовать в тумане темноты и наркотиков лучше?

Губы Зои приоткрываются, чтобы возразить, но неудивительно, что на самом деле у нее нет ответа.

— Она была такой позитивной на этой неделе, — говорит София через несколько минут. — На днях она даже ходила с нами в парк. Я действительно думала, что она, возможно, сворачивала за угол.

— Сколько раз нам придется проходить через один и тот же цикл? — рявкает Себ, в спешке вскакивая со стула. — Меня чертовски тошнит от этого дерьма. Ты говоришь так, как будто ей должно было стать лучше. У нее никогда не было никаких реальных намерений пнуть это дело. Она была наркоманкой, Софи. Это всегда собиралось убить ее.

— Она жива, Себ. Она все еще здесь, все еще борется.

— В чем смысл? — Он огрызается. — Она не была матерью ни для кого из нас в течение многих лет. Какой во всем этом смысл?

Он стремительно вылетает из комнаты, оставляя нас троих с опущенными подбородками.

— С ним все будет в порядке, — уверяет меня София. — Ему просто нужна передышка.

Моя потребность следовать за ним, поддерживать его сжигает меня насквозь.