— Поражение? Ты не представляешь, как ошибаешься, малышка, — его запах опьяняет меня, — единственное, чего хочу, это приручить тебя. Каждый мой вздох должен стать твоим, каждое моё слово должно быть вытравлено в твоём сознании. Я хочу заклеймить тебя. — Он перестаёт гладить меня и берёт за запястье. Внизу у меня усиливается жар, заставляя сжимать ноги. Дамиан тянет мою руку под стол и накрывает выпуклость в своих брюках. — Прикоснись к нему, считаешь правильным держать его взаперти, когда всё, чего он хочет, это погрузиться в тебя?

Я моргаю, выдерживая его взгляд.

— Тогда сделай это. Отведи меня в комнату и покажи, как сильно ты меня хочешь, — шепчу в ответ, смущённая собственными словами.

Дамиан делает меня другой, спонтанной.

— Извините нас, мы собираемся отдохнуть, — объявляет он, вставая и не отпуская моей руки.

Дамиан не знает полумер. Ему всё равно, что подумают другие, он делает то, что хочет.

— Увидимся за ужином, — прощается с ним Карлос, словно меня здесь нет.

Дамиан тащит меня за руку по длинному коридору, пока не останавливается перед одной из многочисленных дверей.

— Бланка, ты действительно хочешь быть со мной? — спрашивает он, втягивая меня внутрь.

— Да, а ты?

Я оглядываюсь, комната полупустая: большая кованая кровать, классическая мебель, плотные шторы. Никаких личных вещей, ничто не указывает на то, что здесь кто-то живёт.

— Разве не ясно, как сильно я тебя хочу? — спрашивает он, приближаясь.

Я отступаю, понимая, что играю в кошки-мышки.

— Плотское желание — это одно, а жизненное желание — совсем другое, Дамиан.

Он стискивает челюсти. Кажется, он совсем несогласен с моими словами.

Дамиан делает новый шаг, но мне удаётся сохранить между нами дистанцию. Я знаю, что скоро коснусь стены, и он набросится на меня.

— Раздевайся, и я скажу тебе, что я чувствую.

«Шантажист-засранец».

Он насмешливо улыбается, останавливаясь посреди комнаты. Мы пристально смотрим друг на друга, а моё желание прикоснуться к нему становится всё сильнее.

— Что ты чувствуешь ко мне?

— Некоторые вещи может знать только сердце, Бланка. Но одно я знаю точно: ты сводишь меня с ума.

От его слов меня переполняет огромная радость, которую невозможно описать; это мощное чувство вырывается прямо из моей души. И именно в этот момент, затмевая счастье, прорывается мысль.

«Не могу больше откладывать. Должна сказать ему сейчас, что я дочь Цезаря Кортеса, иначе навсегда потеряю его доверие».

С сердцем в горле я набираюсь храбрости и надеюсь, Дамиан поймёт. Я не такая, как мой отец, надеюсь, он согласится с этим после всего, что мы вместе пережили.

— Дамиан, я хочу сказать тебе что-то важное.

— Я уже знаю, малышка, — отвечает он, удивляя меня. Приблизившись, как стервятник, он целует меня, удерживая ладонями моё лицо, пока его нога пробирается между моими.

Он не выглядит сердитым, наоборот, кажется, что ему всё равно.

— Мне жаль, что не сказала тебе раньше, — говорю я между поцелуями.

— Неважно, теперь я знаю.

Наши руки ищут друг друга, находят и отчаянно переплетаются, словно так цепляясь мы можем спастись от всего мира. Я не должна была сомневаться, он видел, какая я на самом деле, и понял, почему у меня не хватило смелости открыться.

— Я никогда не испытывал ничего подобного, — признаётся он, поглаживая моё лицо. — Я желаю тебя до безумия, Бабочка. Ты не представляешь, какие мне в голову приходят мысли каждый раз, когда я вижу тебя.

С трепетом и колотящимся сердцем я целую пылающие губы, выдающие его страсть.

— Ты представить не можешь, сколько раз я искала в себе мужество сказать тебе, что я дочь Кортеса, я так боялась, что ты не сможешь понять меня, увидеть такой, какая я есть…

Время замирает, как и Дамиан; его тело внезапно становится жёстким и тяжёлым.