В целом, я была не из тех, кто сожалеет. Хотя это, по большей части, было потому, что я никогда не действовала не подумав. Я никогда ничего не говорила, не взвесив своих слов. Вся моя жизнь была искусно сыгранной игрой в шахматы.

Затем появился Ренни, схватил доску и стряхнул все фигуры со своих мест.

Я кое-что узнала о себе, когда он это сделал — я обнаружила, что мне не так уж и нравится, когда моя жизнь устроена аккуратно, потому что, честно говоря, я не знала другого способа. Пока он не показал его мне.

Если бы он дал мне немного времени, я бы дала ему то, что он хотел — мое прошлое, мои шрамы, мои повреждения. Я, наверное, дала бы ему все, что он хотел. Я уже дала ему больше, чем давала любому мужчине до этого.

Мое сердце, я поняла, что чувствую пустоту в груди.

Он вырвал его и засунул в себя.

Находясь там, я начала задаваться вопросом, будет ли оно всегда там, если я никогда не получу его обратно.

У меня было смутное опасение, пока я медленно засыпала где-то поздно ночью, что мне просто придется привыкнуть к тому, что я больше не чувствую этого биения в груди.

————

— Мина, — позвала Эшли, заставив меня подпрыгнуть. Я была слишком сосредоточена на том, что записывала свои заметки о Сайрусе, Лазарусе и Риве для Рейна. То, что мне нужно было покинуть комплекс, не означало, что я оставлю работу незаконченной.

Я была выше, чем это.

— Что? — спросила я, глядя на нее и несколько раз медленно моргая, потому что, как я пыталась убедить себя, слишком долго смотрела на свои собственные записи. Реальность заключалась в том, что мои глаза опухли от вчерашнего плача. Но я не хотела признаваться в этом даже самой себе.

— Ло хочет видеть тебя в свободной комнате, — сказала она, уходя прежде, чем я успела задать ей вопрос.

В свободную комнату?

В целом мы все спали в казармах. Это было то, что было наиболее знакомо большинству бывших военных членов Хейлшторма. И это было просто благоразумно. Но Ло держала свободную комнату с односпальной кроватью, тумбочкой и комодом отдельно. Иногда она находила кого-то, кто страдал какой-то тяжелой формой посттравматического расстройства, и ему снились кошмары, которые не давали всем уснуть. Или иногда нам нужно было предложить безопасное убежище для кого-то, с кем мы столкнулись во время операции, от кого нельзя было ожидать, что он будет спать в казарме, полной незнакомцев. Так вот почему у нас была свободная комната.

Поскольку в ней буквально не было ничего, кроме упомянутых трех пунктов, я не могла понять причину, по которой Ло хотела встретиться со мной там. Повсюду были офисы, если она хотела уединиться, чтобы поговорить со мной или накричать на меня.

Я почувствовала, как у меня скрутило живот, вспомнив, как она в тогда заставила меня вернуться в лагерь Приспешников.

Она угрожала мне.

Нет, хуже.

Она угрожала моей работе.

Я не могла не задаться вопросом, были ли мои отношения и последующее их расторжение и уход с работы, на которую она меня послала, причиной, по которой она хотела меня видеть. Чтобы уволить меня. Чтобы вышвырнуть меня вон. Чтобы оторвать от себя единственную истинную константу в моей жизни.

Хейлшторм, во всех смыслах и целях, был моей зоной комфорта.

Это было все, что у меня было в этом мире.

Она не могла отнять это у меня.

— Ло? — спросила я, входя в пустую комнату, темную, как и большинство комнат в Хейлшторме, поскольку у нас не было окон, кроме одной лампы. — Я знала, что она не могла иметь в виду свободную комнату, — сказала я себе, качая головой.

Затем дверь за мной захлопнулась, заставив мой желудок упасть вниз, моя рука инстинктивно потянулась к карману, где я держала маленький брелок для самообороны с прорезями для пальцев и очень острыми концами, предназначенными для серьезного выкола глаз.

Я резко обернулась, горло сжалось.

И я не увидела Ло.

О, нет.

Я увидела Ренни.