Эта мысль заставила его вспомнить о том, что ему, боевому офицеру, в такое время следовало бы находиться на войне с остатками Имперского флота, а не участвовать в помпезной церемонии, затеянной исключительно для того, чтобы отвлечь людей и не дать им взглянуть в глаза своей судьбе. Увы, как и в прошлый раз, его мнением никто не интересовался. К тому же ему давным-давно пришлось отказаться от капитанства, чтобы стать главой семьи. А человеку, который должен стать королем, никто не позволил бы рисковать собой в сражении.

— Пожалуйста, сядь, Роберт. У меня уже в глазах мельтешит, — подала голос из угла комнаты Адриенна. — Побереги свою прыть для брачной ночи. У тебя нет решительно никаких причин для беспокойства. Церемония продумана, подготовлена и отрепетирована до мелочей. Эльфы начеку, так что никто не посмеет даже кашлянуть не так, как предусмотрено сценарием. Освещать торжества в голографическом эфире будет Тоби Шрек, и можно не сомневаться в том, что вы с невестой предстанете перед публикой в самом выгодном свете. А сейчас, пожалуйста, сядь, а то, не ровен час, выскочишь из своего свадебного костюма.

Буркнув что-то совершенно невразумительное, Роберт упал в ближайшее кресло и скрестил руки на груди, словно хотел в буквальном смысле удержать расшалившиеся нервы с помощью силы. Бакстер снова сунулся к нему с намерением что-то поправить, но удостоился столь сердитого взгляда, что предпочел заняться полировкой Робертовых туфель, и без того сиявших, как солнце.

Роберт бросил взгляд на свое отражение в висевшем на стене зеркале и уже не в первый раз ворчливо сказал:

— Неужели нельзя обойтись без этого идиотского цилиндра? Он мне не идет.

— Цилиндр и впрямь мало кому идет, — согласился Бакстер, не отрываясь от туфель. — Это часть традиционного ансамбля, сохранившегося от минувших столетий. Элемент стиля, а стиль, в конце концов, вовсе не обязательно должен иметь смысл. Этим-то как раз он и примечателен. Но переживать тут нечего: сразу по завершении церемонии шляпу снимают и несут под мышкой, чтобы можно было положить в нее перчатки.

— Я могу снять перчатки?

— Ну конечно, сэр. На это обращалось внимание на всех репетициях. После завершения обряда нельзя приветствовать гостей жестом руки в перчатке. Так не положено.

Роберт покосился на Адриенну:

— Хотелось бы знать, кто придумывает всю эту собачью чушь?

— Только не смотри на меня так, дорогой. Я никогда не разбиралась в моде и этикете, хотя мой покойный муж Финлей слыл записным щеголем. Порой он носил столь красочные наряды, что они запечатлевались на стенах и ныне являются людям как призраки ушедшего стиля.

Роберт, несмотря на мрачное настроение, слегка улыбнулся:

— . Почему ты все время говоришь «мой покойный муж Финлей»? Он ведь мертв уже довольно давно.

— О, не знаю, дорогой. Наверное, мне просто нравится звучание этих слов.

Шум приготовлений, доносившийся снаружи, сделался чуть громче, и лицо Роберта снова стало холодным и суровым.

— Что тебя тревожит, Роберт? — спросила Адриенна. — Тебя ведь устраивает брак с Констанцией, верно? Ты не по этому поводу дергаешься?

— Нет! Нет, во всей этой чертовой кутерьме я только в ней и уверен. Я люблю Констанцию всем сердцем. С Летицией ничего подобного не было. Но всякий раз, когда я думаю об этой свадьбе, о том, что надо стоять перед кардиналом и приносить обеты, у меня перед глазами появляется мертвое лицо моей первой невесты.

— Ну, на сей раз ничего подобного не будет. Все хотят, чтобы ваша свадьба состоялась. Решительно все.