Он до мозга костей ненавидел Ангуса за то, что тот загнал его в такое положение.

Он не мог позволить себе колебаться. Как только приготовления были окончены, он спрятал руки под консоль и посмотрел через стол на Ангуса. Скрывая свою тревогу за маской агрессивности, он, не теряя времени перешел сразу к сути дела.

– Охранник умер. – Это была ложь, но Милош проследил, чтобы никто не сообщил Ангусу правды. – Теперь ты будешь обвинен в убийстве. Тебе придется заговорить. Я даже не буду пытаться торговаться с тобой. Ты будешь говорить и скажешь мне все, что я захочу узнать, все, о чем ты можешь подумать, и только после этого сможешь надеяться, что мы посчитаем сказанное тобой достаточно ценным и отложим приговор.

Ангус не ответил. Какое-то время он не смотрел на своего следователя. Его голова была наклонена вниз; она казалось висела на шее, словно его спина была сломана.

– Ты меня понял? – спросил Милош. – У тебя осталась еще хоть капля мозгов, чтобы понять, что я говорю? Ты должен умереть, если не дашь мне того, что я хочу. Мы привяжем тебя и воткнем шприц в вену. После этого ты станешь покойником и не почувствуешь, что произойдет дальше, и никогда не будешь беспокоиться о том, что происходит с тобой.

Последняя фраза была ошибкой; Милош почувствовал это, едва сказав ее. На мгновение плечи Ангуса дрогнули. Он должен был разрыдаться – любой заключенный с каплей человеческих чувств на его месте разрыдался бы – но не Ангус. Как только Фермопил поднял голову, Милош увидел, что тот пытается улыбнуться.

– Беспокоиться, что происходит со мной? – голос Ангуса был таким же, как и его лицо, полным крови и избитым. – Ты, бляденыш…

К несчастью, слово «бляденыш» было тем самым, которое больше всего не нравилось Милошу. Не в силах остановиться, он покраснел. Он попытался скрыть свою реакцию, но понял, что Ангус заметил ее. Он не смог сдержать дрожи в руках.

Лицо Ангуса было изуродовано настолько, что синяки и ссадины придавали ему вид маньяка. Уставившись на Милоша, он сказал:

– Хорошо, я буду говорить. Когда обвинение в убийстве будет официально предъявлено мне в суде, я заговорю. И расскажу все.

Милош уставился на Ангуса. Липким потом покрылся Ангус, но Милош чувствовал, что боится лишь он, Милош.

– Я скажу им, – продолжал Ангус, – что в службе безопасности угнездился предатель. – Он выговаривал слова, словно мог предъявить доказательства в любой момент. – Я даже сообщу, кто это. Я объясню, откуда я это знаю. Я скажу, как проверить, что я говорю правду. Как только мне предъявят официальное обвинение.

Внутренне сжавшись, Милош спросил:

– И кто же это?

Взгляд Ангуса не дрогнул.

– Когда мне будет предъявлено официальное обвинение.

Милош предпринял отчаянную попытку уменьшить опасность.

– Ты блефуешь.

– Это ты блефуешь, – отозвался Ангус. – Ты не собираешься предъявлять официального обвинения. Ты даже не хочешь на самом деле выяснить, что я знаю. И никогда не хотел. – И затем с удовлетворением на лице закончил: – Бляденыш.

Милош прикусил горящий ник. Будучи брезгливым, он не хотел физически причинять боль допрашиваемому. Он не хотел, чтобы ощущение боли и пота Ангуса осталось на его руках. Вместо этого он надал клавишу, призывающую охранников. Когда они прибыли, он приказал увести Ангуса. И затем внезапно замер.

Когда он стер настоящую запись в компьютере и заменил ее фальшивкой, дрожь в пальцах исчезла. После этого он затушил окурок ника, думая: «Грязная привычка. Нужно бросать». Вспомнив, что давал похожие обещания множество раз, он добавил. – Я серьезно. Честное слово.

В то же самое время, словно часть его разума внезапно отделилась от остального мозга непроницаемой перегородкой, как компьютерный файл, к которому нельзя получить доступ без секретной команды, он думал: «Дерьмо. Дерьмодерьмо. Дерьмодерьмодерьмо».