С одной стороны — невольный страх, что их могут увидеть. Слишком уж опасную игру они затеяли почти что на глазах у всех. С другой — именно это ощущение опасности придавало особенную остроту и прелесть. Он чувствовал себя заговорщиком, конспиратором, канатоходцем над пропастью, когда стаскивал с Ирининых бедер на краю обрыва тесные джинсики.

И ведь нельзя сказать, что Андрей изголодался по женской ласке — ведь Наташа каждую ночь уютно дышала ему в плечо. Но то было пресно и обыденно, а это остро и волнующе.

Иринины глаза манили и притягивали, околдовывали, словно ведьмовскими чарами. А ее гибкое упругое тело, такое жаждущее и своенравное, трепетало под его руками совсем не так, как мягкое и покорное Наташино.

Но в то же время в глубине сознания он чувствовал, что вовсе не влюблен в Ирину — это нечто другое, какая-то неподвластная ему стихия, вдруг вырвавшаяся из-под контроля. Смутная стихия неистовых чувств и желаний.

Где-то в самом краешке сердца все еще хранился Наташин образ. И таилась крошечка, капелька памяти, теплоты и нежности к ней. И возникало глухое чувство вины перед ней, которое Андрей тут же заглушал опьяняющим пиршеством телесной страсти.

Ирина, как дикая кошка, тихонько взвизгивала, изгибаясь под его ласками, будоража и провоцируя, прикусывая до крови его губы, так ненасытно, как никогда до сих пор.

Она и впрямь ощущала себя ведьмой, лесной колдуньей, купринской Олесей, вынырнувшей из омута русалкой… И увлекала Андрея в этот омут все глубже, опутывая чарами сплетенных вокруг него рук и ног…

Все произошло так стремительно и неистово, что Андрей едва опомнился, почувствовав коленом влажный холод земли, все еще задыхаясь в спутанных Ирининых волосах, утыканных сухими хвоинками…

Кошка, наевшаяся сливок… Ирина улыбнулась ему расслабленно и довольно, сладко потянулась всем телом и села рядом, не спеша приводить в порядок одежду. Притянула его голову к себе и тихонько мурлыкнула в ухо:

— Ну что, убедился, что ты только мой?

Она испытывала непередаваемое блаженство от ощущения полноты своей женской власти над ним…

Андрей осторожно отстранился и сел рядом. Пошарил по карманам в поисках сигарет. Внезапный необъяснимый пыл так же внезапно прошел, уступив место трезвым, спокойным мыслям о том, что надо побыстрее и как бы незаметно вернуться обратно…

Наташа, попетляв по лесу, кружным путем возвращалась к поляне, наугад, ориентируясь только на доносящийся издалека звонкий смех Вианы.

Она еще ни разу не слышала, чтобы Виана смеялась так открыто, переливаясь голосом на самых высоких нотах. В этом смехе только глухой не уловил бы бьющего через край восторга свободы и счастья.

Наташа улыбнулась про себя. Сдержанные переглядки Вианы и Владимира Константиновича были куда красноречивее всяких слов.

«Хорошие мои, добрые… — думала Наташа. — Кажется, вы нашли друг друга… Если бы вы были счастливы так, как я сейчас…»

У нее в душе окрепло чувство спокойной радости простым вещам: просто дереву, просто грибу, просто ползущему по кочке муравью… просто всякой жизни, развивающейся по своим законам… теплому свету неяркого солнца, тихой таинственности лесной прохлады…

Природа просыпается весной, а осенью, напротив, копит силы на долгую зиму, сбрасывая ненужные, мешающие листья, становясь строже и суровее. Наташа же именно сейчас словно пробуждалась к новой радостной жизни, как бы не ведая, что пышная пора расцвета давно миновала и впереди только холод и стужа…

За прозрачным частоколом деревьев мелькнули яркие пятна — знакомые куртки Андрея и Ирины…

Куртки, эти яркие пятна, словно слились в одно, прижавшись к стволу дерева…

Ветка громко хрустнула под Наташиной ногой, и пятна разъединились, подозрительно быстро метнувшись друг от друга…

Сердце неприятно кольнуло сомнение… подозрение?..