Абигейл встала и пошла ему навстречу. Это была не та гордая и уверенная в себе Абигейл, которую он знал; эта Абигейл ступала осторожно и держалась так, будто была наполненным до краев сосудом, готовым пролиться в любой момент. Если бы у незнакомого им человека спросили, кто из них двоих болен, тот, не задумываясь, указал бы на Абигейл.

— Давно ждешь? — спросил Вон.

Она улыбнулась.

— Не очень. Я пришла сюда всего несколько минут назад. — Абигейл сняла очки и сунула их в сумочку. Под глазами у нее были темные круги, как будто она мало спала. Ее явно что-то тревожило, и он с беспокойством думал, не связано ли это каким-то образом с ним.

Они направились к усыпанной гравием дорожке, извивавшейся по внутреннему двору, вдоль ряда деревьев и садовых скульптур. Единственными звуками, помимо доносившегося издалека приглушенного уличного шума, были шелест листьев над их головами и приятное журчание фонтанов. Они медленно шли, взявшись за руки, и Вон спросил:

— Так зачем же ты хотела увидеться со мной?

— Сейчас я все объясню. Но сначала скажи, как все прошло у доктора.

— Хорошо. Собственно говоря, даже лучше, чем хорошо. Доктор Гроссман сказал, что по официальному заключению наблюдается ремиссия. И если мне повезет, я не увижу его в ближайшие три месяца.

— О Вон! Это просто замечательно! — В этот момент вся ее озабоченность исчезла и она широко улыбнулась. — Ты представить себе не можешь, как я счастлива. Боже мой, какое облегчение! — Глаза Абигейл сияли, она протянула руку и робко погладила его по щеке — таким же легким, почти благоговейным движением он всего несколько минут назад коснулся одной из скульптур, когда охранник отвернулся.

Следующим шагом, что казалось весьма логично, должен был быть вопрос: «Ну и что теперь?» Но Вон пока не торопился переходить к этому. Сначала ему хотелось услышать, о чем думает Абигейл, и выяснить, что ее тревожит.

— А как ты? Как прошел вчерашний прием? — спросил он.

Абигейл вздохнула.

— Сложнее, чем я думала. Во время приема кое-что выяснилось… — Прежде чем продолжить, она сделала паузу, и на лице ее отразилась глубокая боль. — Похоже… в общем, оказалось, что моя дочь подверглась сексуальному домогательству. Со стороны одного из школьных учителей. — Несмотря на то что погода была солнечная и теплая, ее вдруг начало трясти, как при резком похолодании. Вон понял, почему у нее под глазами появились темные круги, и сердце его сжалось.

— Мне так жаль, Абби. Боже мой.

Вон бывал в странах, где было законным то, что мужчины вроде учителя Фебы занимались сексом с девочками и мальчиками в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Он собственными глазами видел, как по вечерам пожилые мужчины рыскали по закоулкам в поисках юной добычи, и навсегда запомнил тошнотворное чувство, возникшее у него тогда при виде этой вопиющей безнравственности.

— Мы с Кентом уже были у окружного прокурора, — сообщила Абигейл. — Как только Феба даст письменные показания под присягой, он возбудит дело.

Вон с отвращением покачал головой.

— Подлый ублюдок.

Она посмотрела куда-то мимо него, и губы ее сурово сжались.

— Поверь мне, я не понаслышке знаю о подлых ублюдках, которые охотятся на молоденьких девочек. И от этого все только еще хуже. Я должна была распознать намеки.

— Откуда тебе знать? Большинство людей не способно подозревать такие вещи автоматически.

— Я — не большинство.

— Что ты хочешь этим сказать?

Абигейл сделала глубокий вдох, как будто стараясь себя успокоить, и после этого посмотрела ему в глаза.

— В ее возрасте я тоже подвергалась сексуальным домогательствам.

Вон испытал настоящий шок.

— Господи…

— Это был мой дядя, — сдавленным голосом произнесла Абигейл. — Мне было всего шестнадцать. Единственный человек, с кем я была до этого, был ты. И мы никогда… — Она умолкла, и глаза ее наполнились слезами.