Легкомысленные - С. Стивенс (2014)

Заметив мою реакцию, Дженни крикнула мне в ухо, перекрывая музыку:

– Все будет нормально, Кира… Поверь.

Я удивленно распахнула глаза, но тут сестра потянула меня прочь, и Дженни, явно угадав ее намерения, взяла меня за другую руку. Они увлекли меня в плотную толпу, набиравшуюся в «Пите» по выходным, и принялись втискиваться в центр, когда заиграла группа. Я инстинктивно рванулась назад.

Они же настойчиво влекли меня вперед, до упора. Мы проталкивались сквозь людскую кашу, и я смотрела себе под ноги, пока не готовая увидеть его. Прошло столько времени… А его голос я не слышала еще дольше, и теперь он растекался по мне – от ушей к позвоночнику и до самых пальцев ног.

Мое дыхание прервалось, когда зазвучала следующая песня, а мы все протискивались вперед. Она была медленной, навязчивой и полной чувств. В голосе сквозила боль, от которой все во мне разрывалось. Я украдкой взглянула на людей – они проникновенно подпевали. Им был известен текст – значит, песня не новая. Так и не глядя на сцену, я открылась этому тембру каждой клеточкой своего существа. Мне вдруг стало ясно, что Келлан поет о том вечере на парковке. Он пел, что не может без меня и стыдится этого. Пел о том, как попытался уйти и это его сломало. Пел о слезах, о нашем прощальном поцелуе… Затем речь пошла о его нынешних чувствах.

В эту секунду я посмотрела на него.

Его глаза были закрыты. Он еще не заметил моего приближения. Я не видела его несколько месяцев. Он был слишком совершенен, чтобы впитать его за раз – только частями, иначе я могла ослепнуть. Только джинсы – те самые идеально вытертые джинсы, выглядевшие чуть более поношенными против обычного. Только любимая футболка – без надписей и наворотов, простая, черная, безукоризненно облегавшая торс. Только прекрасные загорелые руки: левая полностью зажила и гипс давно сняли. Сильные пальцы, сжимавшие микрофон. Неимоверно сексуальная, всклокоченная шевелюра – волосы были чуть длиннее, чем помнилось мне, но выглядели все тем же разоренным гнездом, напоминавшим о многих любовных шалостях, заполнивших мою память и отозвавшихся в теле. Подбородок кинозвезды, впервые чуть поросший щетиной, как будто Келлан отказался следить за собой, – но та лишь подчеркивала мощный угол челюсти и делала Келлана еще более неотразимым, как бы безумно это ни звучало. Пухлые губы, на которых не было ни следа сексуальной ухмылки, обычно сопровождавшей его пение. Только точеные скулы. Только длинные ресницы прикрытых век, за которыми таилась колдовская синева.

Я вбирала в себя его облик по частям – он был слишком прекрасен для восприятия целиком. Справившись с этим, я отметила, что его красота осталась прежней. Лицо полностью зажило, и на нем не было никаких признаков физической травмы. Но вид его как единого целого подействовал на меня неожиданным образом. Я задышала прерывисто, и сердце болезненно сжалось. Дженни же с Анной неумолимо тянули меня вперед.

Его глаза оставались закрытыми, а тело чуть покачивалось в такт музыке, однако лицо было почти безжизненным. Слова соответствовали: он пел о том, что каждый день давался ему с усилием, а невозможность видеть меня причиняла физическую боль. Он заявлял, что мое лицо было светом, а без него он погружался во тьму. На этом месте у меня потекли слезы.

Дженни с Анной успешно поставили меня прямо перед ним. Каким-то бешеным фанаткам это не понравилось, но с моей сестрой шутки были плохи, и после нескольких красочных слов, брошенных ею, они отстали. Я едва это заметила, так как безотрывно смотрела вверх, зачарованная его божественным совершенством.