Джульетта - Энн Фортье

Мои размышления прервал Кокко, который подозвал нас с сестрой резким свистом и велел Умберто спросить, не осталось ли у нас еще подсказок, где может торчать эта растреклятая статуя.

— О, она здесь! — выпалила Дженис. — Вопрос в том, где ее спрятали!

Увидев, что Кокко не понял, она попыталась рассмеяться.

— Неужели ты думал, — сказала она дрожащим голосом, — что такую ценность поставят открыто, для всеобщего обозрения?

— А что скажет брат Лоренцо? — вступила я в разговор, в основном, чтобы отвлечь внимание от моей сестры, готовой расплакаться в любой момент. — У него наверняка есть идеи.

Все посмотрели на монаха, бродившего как-то очень отдельно от всех, рассматривая золотые звезды на потолке.

— «И посадил он дракона охранять их глаза», — сказал Умберто. — Больше монах ничего не говорил. Но здесь нет дракона. И ни единой статуи.

— Странно, — сказала я, глядя то на одну стену крипты, то на другую. — Слева пять боковых приделов, а справа — только четыре. Смотрите, не хватает средней! Там стена!

Не успел Умберто перевести мои слова, как Кокко решительно повел нас к отсутствующей арке в пятую часовню.

— Не просто стена, — сказала Дженис, кивая на красочную фреску. — Тут пейзаж с большим красным летающим… змеем.

— По мне, это похоже на дракона, — сказала я, отступив на шаг. — Знаешь, что я думаю? Могила за этой стеной. Видишь? — Я показала на длинную трещину в росписи там, где под слоем штукатурки находилась дверь. — Там явно часовня, такая же, как остальные. Салимбени наверняка устал держать тут круглосуточную охрану и просто замуровал вход. А что, неглупо.

Кокко не потребовалось других доказательств, и через минуту снова заработали дрели и кувалды. От резкого скрежета металла, сверлящего камень, едва не зашатались стены древней усыпальницы. Бандиты вгрызались во фреску с драконом, добираясь до скрытого придела. На этот раз на нас летели не только пыль и мелкие камушки — сыпался древний свод. Несколько золотых звезд выпали из своих гнезд с жалобным, обреченным звоном, словно отваливались зубчатые колесики самого мироздания.

Когда дрели, наконец, замолчали, отверстие в кладке было достаточно большим, чтобы протиснуться внутрь. За стеной действительно оказалась пятая часовня. Все бандиты по одному исчезли в проломе, и, в конце концов, мы с Дженис не устояли от искушения последовать за ними, хотя нас никто не принуждал.

Кое-как пробравшись через дыру, мы оказались в маленьком, тускло освещенном боковом приделе и едва не наткнулись на неподвижно стоявших гангстеров. Вытянув шеи, чтобы посмотреть, на что они уставились, мы разглядели лишь приглушенные блики чего-то большого, но через секунду кто-то все же догадался посветить на массивный поблескивающий объект, словно парящий над нами в воздухе.

— Твою мать! — очень чисто и от души сказал кто-то по-английски. От увиденного захватило дух даже у Дженис.

Двухфигурная золотая статуя оказалась гораздо больше и великолепнее, чем я себе представляла. Ее пропорции казались почти угрожающими, словно скульптор поставил себе целью добиться ошеломляющего эффекта — чтобы слабели ноги, чтобы люди падали ниц, умоляя о прощении. Я сама чуть не опустилась на колени.

Установленная на крышке большого мраморного саркофага, статуя, несмотря на слой шестисотлетней пыли, светилась теплым золотым блеском, над которым не властно время, и в тусклом свете наших фонарей почти сверхъестественно засверкали глаза золотых фигур — два нежных синих сапфира и два ярко-зеленых изумруда.