Джульетта - Энн Фортье

— В Средние века, — начал Алессандро, переводя то, что говорил ему брат Лоренцо, — все было очень просто. Мужчина говорил: «Я даю тебе это кольцо», и брак считался законным. Вот и весь обряд. — Он взял меня за руку и позволил печатке соскользнуть на мой палец. — Никаких бриллиантов, только орел.

К счастью для них двоих, из-за сильнейшей слабости я не могла озвучить свое мнение, когда мне на палец без моего согласия нацепили проклятое кольцо, найденное в гробу мертвеца. Меня что-то сдерживало, давило — клянусь, не вино, а нечто иное, — и все мои рациональные способности оказались погребены под оползнем пьяненького фатализма. Поэтому, я тупо стояла, покорная как корова, пока брат Лоренцо возносил молитвы высшим силам, после чего потребовал второй предмет, лежавший на столе.

Это был кинжал Ромео.

— Кинжал осквернен, — вполголоса объяснил Алессандро, — но брат Лоренцо позаботится, чтобы артефакт никому больше не причинил вреда.

Даже в своем угаре я саркастически подумала: «Как мило с его стороны! И большое спасибо, что ты спросил меня, прежде чем отдавать этому типу наследство, оставленное мне родителями!» Но вслух я ничего не сказала.

— Ш-ш! — Еве-Марии явно не было дела, понимаю я, что происходит, или нет. — Ваши правые руки! — Мы с Алессандро озадаченно посмотрели на нее, и тогда она положила свою правую руку на кинжал, который брат Лоренцо держал перед нами. — Ну же, Джульетта! — настаивала она. — Клади свою руку на мою!

И я подчинилась, как в детской игре, и Алессандро тут же накрыл мою руку своей. Замыкая круг, Лоренцо положил свободную руку сверху, бормоча молитву, звучавшую скорее как инфернальное заклинание.

— Больше, — шептал Алессандро, не обращая внимания на строгий взгляд Евы-Марии, — этот кинжал не принесет вреда ни Салимбени, ни Толомеи, ни Марескотти. Цикл насилия закончен. Мы больше не сможем ранить друг друга каким-либо оружием. Отныне воцарится мир, а кинжал вернется туда, откуда пришел, заново влившись в вены земли.

Закончив молитву, брат Лоренцо очень осторожно положил кинжал в продолговатый металлический ящичек с замком, и только передав ящик одному из братьев, старый монах поднял глаза и улыбнулся нам, словно на простецкой встрече друзей, будто мы не приняли только что участие в средневековом брачном ритуале и акте экзорцизма.

— Осталось последнее, — сказала Ева-Мария, экзальтированная не меньше монаха. — Письмо! — Она подождала, пока брат Лоренцо вынет из кармана рясы маленький пожелтевший свиток пергамента. Это действительно было письмо, очень старое и нераспечатанное — печать красного воска осталась ненарушенной. — Джианноцца написала его сестре в 1340 году, — пояснила Ева-Мария, — когда Джульетта жила в палаццо Толомеи, но брату Лоренцо так и не удалось передать его по назначению из-за того, что случилось на Палио. Монахи братства Лоренцо недавно нашли его в архиве монастыря, где Лоренцо прятал раненого Ромео. Теперь оно твое.

— Спасибо, — сказала я, глядя, как брат Лоренцо опускает пергамент обратно в карман.

— А теперь… — Ева-Мария прищелкнула пальцами, и через полсекунды рядом материализовался официант со старинными кубками на подносе. — Prego . — Она подала самый большой сосуд брату Лоренцо, затем раздала кубки нам и церемонно подняла тост: — Да, Джульетта… Брат Лоренцо сказал, что ты должна — ну, когда все закончится, — приехать в Витербо и вернуть распятие законному владельцу. В обмен он отдаст тебе письмо Джианноццы.

— Какое распятие? — спросила я, отлично сознавая, что говорю как пьяная.

— Это. — Ева-Мария показала на крест у меня на шее. — Оно принадлежало брату Лоренцо. Он хочет его забрать.