— Что вы, Смерть побери, делаете? — Молох вскочил из-за стола и за плечи потянул меня вверх, заставив подняться на ноги. Шок, испуг выглядели неподдельными, но я-то знала: это — часть извращённой игры. Читала инструкции. Заметила, как желание натянуло спереди брюки, стоило мне приблизиться.

— Эстер!

Перестань повторять моё имя! Перестань! Перестань! Иначе я не смогу слышать его без содрогания.

— Взгляните на меня.

Пальцы подонка сжимали мои плечи до боли. Я смотрела на узел галстука — только на узел галстука — потому что каждая тошнотворная черта этого лица заставляла гадливо морщиться.

— Почему вы…

Хотелось заткнуть уши: скрип ножа по стеклу раздражал бы меньше. Пожалуйста, пусть на меня обрушится потолок!

— Эстер, почему вы…

Из груди вырвался короткий дрожащий всхлип, и я подалась вперёд, обвив руками шею начальника.

— Заткнись и возьми меня уже, — сказала и поцеловала, словно ударила.

Глава 12

Ещё неделю назад Молох спал по шесть часов в сутки — теперь только три. Линзы и широкая оправа очков скрывали синяки под глазами. По утрам требовалось в два раза больше времени, чтобы привести себя в порядок: никто не должен был догадаться о его состоянии. А главное — о причине этого самого состояния.

Голова раскалывалась. Начинать день с кофе было ошибкой: взбодрить оно не взбодрило, а боль в висках запульсировала отчаяннее.

Эстер.

Он не должен был думать о своей подчинённой так часто. Уж точно не перед тем как ложиться спать. И тем более не в душе, снимая напряжение.

И он не думал. Заставлял себя переключаться. Почти успешно. Почти.

Не было ничего утопичнее служебных романов. Смерть должна убивать, а не заниматься всякими глупостями.

Молох поправил очки. Росс любил говорить, что за линзами он прячется, как улитка в раковине. И как бы ни было прискорбно это признавать, его близорукость действительно психосоматическая: жнецы отлично видят даже в кромешном мраке.

Работать. Надо сосредоточиться на отчётах, всё перепроверить, а потом…

Дверь открылась. В кабинет вошла Эстер — причина его нескончаемой головной боли. Растрёпанная и опять подшофе. С её появлением в морскую свежесть воздуха вплелись едва уловимые запахи полыни и спирта. Он ощутил их потому, что обоняние жнецов обострено до предела, и всё же…

«С этим надо что-то делать».

— Эстер?

Она смотрела в пол.

— Вы что-то хотели?

Он отодвинулся от стола и развернул кресло в её сторону. Подчинённая остановилась между его ногами — так близко, что кровь отлила от головы и устремилась туда, куда не следовало.

Он лихорадочно думал о том, насколько форменные штаны скрывают возбуждение и как незаметно отодвинуться, не привлекая внимания к своему состоянию.

И тут Эстер опустилась на колени.

— Что вы, Смерть побери, делаете?

Молох вскочил как ошпаренный, потянув её вверх.

Она так много выпила? Или он своим поведением невольно ввёл её в заблуждение? Может, Эстер решила, что должна заплатить ему за помощь?

— Эстер! Взгляните на меня. Почему вы…

— Заткнись и возьми меня уже.

Поцелуй обжёг. Молох собирался её оттолкнуть. Честно собирался сделать это первые две секунды, а потом руки сами собой сомкнулись на тонкой талии, прижали ближе, буквально впечатали девушку в его тело.

В Бездну!

Она хочет его! Это видно. То, с какой страстью, почти злостью она терзала его губы, завело до красных вспышек перед глазами. Очки, пиджак полетели в угол. Туда же отправились сомнения и здравый смысл.

Целуя Эстер, перехватывая инициативу, он сорвал с шеи галстук, смёл со стола документы и водрузил на него свою будущую любовницу.

Никогда ещё он не чувствовал себя настолько счастливым, настолько свободным, как сейчас, в этот момент, когда стоял посреди бумажного хаоса, в расстёгнутой рубашке, непривычно растрёпанный, и, рыча, целовал девичьи ноги, устроенные на его плечах.