Еще до появления коробок с нитями традиционные границы частной жизни рухнули, общество требовало чрезмерного распространения информации и привыкло к нему. Мора, как и многие другие, размещала в интернете одну фотографию за другой: роскошные обеды и ужины, вид из окна офиса, выходные на пляже с Ниной, – каждая из них побуждала совершенно посторонних людей все глубже заглядывать в чужую жизнь, ожидая от окружающих определенной степени прозрачности. Пока наконец даже первый взгляд на нить – то есть нечто очень личное, интимное – не превратился в еще одно событие, о котором желали знать посторонние наблюдатели.

Если бы нити появились в любом другом веке, рассуждала Мора, никто бы не осмелился спросить, что вы получили в коробке, оставив каждого скорбеть или праздновать в одиночку, за закрытыми дверями и задернутыми шторами. Но не сейчас, не в нашу эпоху, когда вражда и флирт разыгрываются в интернете, когда семейные события, профессиональные достижения и личные трагедии выставляются на всеобщее обозрение. Знаменитости на вопросы о нитях отвечали уклончиво. Спортсменов расспрашивали об их «далекоидущих планах». Тексты песен безжалостно изучались в поисках намеков на сообщение, связанное с длиной нитей. Походы в бар и вечеринки оказались неожиданно опасными: друзья и коллеги выпытывали друг у друга пьяные признания. Члены королевской семьи, дети-знаменитости, сыновья и дочери политиков – все, кто имел несчастье в двадцать два года оказаться в центре внимания, проснулись в то роковое утро под любопытным взглядом объективов папарацци, стремящихся запечатлеть реакцию известных личностей и заработать свой миллион. Публика требовала информации и зрелищ.

– У меня есть идея, – сказал Шон, отрывая Мору от размышлений. – Хочу сегодня попробовать кое-что новенькое. И прошу вас выслушать меня без предвзятости.

Мора взглянула на сидящего рядом Бена.

– Ну держись! – прошептала она.

– Уже держусь, – он улыбнулся.

– Некоторые мои коллеги, ведущие других групп, говорили о том, что не всем удобно делиться мыслями вслух, что совершенно естественно, – продолжил Шон. – И хотя я надеюсь, что здесь, у нас, каждый может без опаски высказаться, я все же думаю, что будет полезно попробовать по-другому делиться мыслями.

Шон достал из своего рюкзака два больших желтых блокнота, а за ними и дюжину синих ручек.

– Разбирайте ручки, прихватите по нескольку листов бумаги и напишите письмо.

– Письмо должно быть адресовано кому-то конкретному? – спросил Нихал, как старательный ученик.

– Нет, – Шон покачал головой. – Вы можете адресовать письмо своему нынешнему «я», своему прошлому «я» или себе в будущем. Или другому человеку, которому хотите что-то сказать. Или просто берите ручку, бумагу – и начинайте писать. А через десять минут посмотрим, что получится.

– По мне, так пустая трата времени, – пробормотал Карл.

Блокноты передали по кругу, и Мора уставилась на чистый лист у себя на коленях. «Нине это задание понравилось бы, – подумала Мора. – У нее гораздо лучше получается облекать мысли в слова».

«Дорогая Нина», – написала она.

А дальше дело застопорилось. В мире слухов и назойливых незнакомцев Нина была единственным человеком, который действительно заслуживал того, чтобы знать жизнь Моры до мелочей, и в последние два года Мора делилась с подругой почти всем.

И ни одно полночное признание их не разлучило.