Думаю, проходит какое-то время. А может, и нет. Может, оно, мать его, встало, потому что шея Бо Максвелла сломалась, как палочка, и теперь он мертв. Мертв. Ему конец. Ко-нец.

– Дин!

Где-то далеко-далеко кто-то шепчет мое имя. Господи Иисусе. Может, я снова в той пещере? Может, я никогда и не уходил оттуда – но это было бы совсем дико, правда? А что если я умер в какой-то пещере в Австрии, но не понял этого? Что если моя жизнь после возвращения из Европы – это всего лишь плод моей фантазии, а мое мертвое тело на самом деле сейчас разлагается в ледяной пещере?

– Пипец как странно, – заплетающимся языком говорю я.

– Дин. – Теплые руки обхватывают мое лицо. Раздается тихое ругательство. – Господи. Ты напился до беспамятства.

Я подпрыгиваю. Нет, это все матрас. Он пружинит, потому что кто-то залезает на кровать. Желудок начинает сводить. По горлу поднимается тошнота. Я сглатываю. Начинаю глубоко дышать. Я чувствую запах виски, но и еще какой-то аромат. Таинственный запах Элли.

– Детка.

Я чувствую, как двигается моя голова. Она притягивает ее на свои колени, проводит пальцами по моим мокрым волосам. Я обливаюсь потом. Почему тут так жарко?

– Логан только что рассказал мне, что случилось. Я… – Ее рука, лежащая на моих волосах, дрожит. – Мне так жаль, милый.

– Сломал… шею.

Мой голос тоже звучит откуда-то издалека. Вообще-то, он даже не похож на мой. Господи, как же я напился! Отвратительно, жалко, до потери сознания пьян.

– Я знаю, – шепчет Элли. – И мне очень, очень жаль. Я знаю, как больно тебе сейчас. Я… – Она касается моего горячего лба. – Я здесь, слышишь? Я здесь и никуда не уйду.

Я делаю судорожный вдох и бормочу:

– Детка.

– Что такое?

– Я сейчас…

Я поднимаю голову, и одно это движение вызывает то, о чем я старался ее предупредить.

Тошнота стремительно поднимается, и меня рвет на колени моей девушки.

* * *

Элли

Церемония прощания с Бо проходит на футбольном стадионе. Здесь вся его команда, весь тренерский состав, его друзья, члены его семьи, сотни выпускников и тысячи людей, которые, наверное, даже не знали его.

За одним исключением.

Нет Дина.

До того, как я ушла из дома, он был наверху, в своей спальне, в черном костюме и с мрачным выражением лица. Дин велел мне ехать с Ханной и Гарретом и сказал, что найдет меня на церемонии.

Когда я возвращаюсь домой, он по-прежнему в своей спальне, в том же черном костюме и с тем же мрачным выражением лица. Только сейчас в его руке бутылка водки, а щеки горят.

Дин пьян.

Он пьян каждый день недели. Либо пьян, либо под кайфом. Два дня назад я наблюдала, как Дин выкурил четыре косяка подряд, а потом отрубился на диване в гостиной. Логану пришлось взвалить его на плечо и нести наверх, а потом мы вдвоем стояли в дверном проеме и смотрели на бессознательного Дина, распластавшегося на кровати.

– Все по-разному справляются с горем, – пробубнил Логан.

Я понимаю. Поверьте мне, я все понимаю. Когда я потеряла маму, то прошла через несколько стадий скорби. Самыми затяжными были отрицание и депрессия, но в конце концов мне пришлось смириться с ее уходом. Потребовалось время, чтобы прийти к этому, но я справилась. Дин тоже справится. Я знаю, он сумеет. Но это так больно – нет, даже невыносимо – смотреть, как он ищет помощи в алкоголе и травке, когда мог бы найти ее у меня.

– Не смог, – шепчет Дин, увидев меня в дверном проеме.

Он снял пиджак и галстук, воротник его белой рубашки съехал набок. Его светлые волосы торчат в беспорядке, словно он то и дело ерошил их.

Я робко вхожу в комнату, на мне то же простое, закрытое черное платье, которое я выбрала для прощальной церемонии с Бо.

– Так и не смог заставить себя, детка. – Дин шепчет, но в его шепоте звенит боль. – Я все представлял и представлял себе его родителей… Джоанну… их лица…