Три дня до лета - А. Сажин (2022)

Великий Новгород просто поразил нас, но надо было следовать дальше. Его набережная, в будущем, может, в недалеком, обязательно превратится в какую-нибудь отутюженную современную локацию, но сейчас она имеет свой неповторимый шарм со своим старым зернистым асфальтом, бетонными советскими покренившимися бордюрами у кромки воды и старыми газонами с побеленными поребриками. Зато всё ухожено и чисто, и, вообще, мне эти пейзажи показались очень знакомыми, я видел их где-то на картинках. Потом я вспомнил, что обмелевший Волхов здесь точь-в-точь Арно во Флоренции. Мы сделали прощальный обход и сели в авто. Вспоминался вчерашний вполне идеальный день, с дорогой до Великого Новгорода, шашлыком почти напротив его Кремля рядом с какой-то гостиницей и ментовским домом – но все было чинно. И рассуждения о смерти у стен Юрьевого монастыря, в котором мы оказались совершенно случайно, катаясь на велах и увидев вдалеке отражающий вечернее солнце золотой купол. Там застыло время, и смерти как будто не существовало вовсе, и можно было говорить о ней совершенно свободно, без страха, без брезгливости, не пытаясь подобрать нужные слова, сглаживая неприятные углы, говорить о ней как о прекрасном чуде. Тишина и пение птиц, и вековые, почти тысячелетние камни.

– Мне кажется, я уже все сделал в этой жизни, я все сделал в этой жизни, я остаюсь здесь – подумал я. – здесь не ищут смысла.

Потом мы возвращались в город и видели заброшенную церковь 12го века с погостом. Смерти нет.

Подъехав к гостинице в Пскове, которую забронировали еще из Новгорода, мы поняли, что это совсем не наш вариант. Какой-то мотель для дальнобоев. Мы отменили бронирование и стали искать место поприятнее.

– Вот оно!! Прямо на набережной на крепостной стене, недалеко от кремля.

Нас встретила дама с двумя детьми. У нее были кудри до плеч. Она была в облегающих серых джинсах, которые подчеркивали ее прекрасные бедра. Я почти влюбился в этот сок. Как бы заполучить такую даму на веки? Она отдала ключи и села в Инфинити. В пизду.

Чудес не бывает – сказал я другу. Мимолетный поцелуй пространства и времени пьянит, но свежее утро всегда расставит все на свои места; смирись, не потакай своему тщеславию, кому и что ты хочешь доказать? Только себе, потому что остальным – похуй! Будь счастлив просто так. Я разбушевался, трясущееся смятение растворило мои мысли, голова стремилась пустить трещины от давления образовавшейся в черепе жидкости, от черной ярости, настолько черной и поглощающей разум, что только безразличие было способно ее абсорбировать, холодное одиночество и исчезающая жизнь. Меня спас город, он опустел, как и все провинциальные города после десяти вечера. Если бы я писал книгу, то я живо изобразил, как, идя по пустынной улице вдоль чередующихся между собой тысячелетних храмов, пыльных бараков и ресторанов-шашлычных, мы встречали загулявших художников, как случайно зайдя в кафе «Крепость», расположенное на первом этаже панельной пятиэтажки, пил водку местный поэт вылитый Хемингуэй, рассказывая, что почти уверен, что его постоянно преследуют какие-то люди, что следят за ним, что, скорее всего, это его чертова жена, что из-за этого он почти не может больше писать, и прочитал бы что-то из раннего. Я обязательно изобразил бы, что мой друг в поисках любви завел меня в местный бордель, но я, понимая, что после наступит минута расплаты, ушел, зная точно, что выйду в темную ночь, и вымерший город спросит меня с укором, этого ли я хотел. Я шел и думал, нет – я тихо пел Оду старине, что сотни лет назад, чтобы выжить, надо было строить толстые стены из камня. Я представлял, как смотрю в бойницу и вижу приближающиеся издалека тысячи факелов, и как пылающие стрелы летят на тебя, и как тебя охватывает ужас. Но смерти нет этой ночью. Я почти уверен. Я не боюсь.