Бельканто - Энн Пэтчетт (2018)

Даже теперь, после стольких часов, проведенных на мраморном полу, голос Роксаны Косс все еще звучал, жил в мозгу насквозь продрогшего священника. Если бы ему не приказали лечь, он, скорее всего, сам попросил бы об этом. Он нуждался в отдыхе, и мраморный пол подходил как нельзя лучше. Этот пол заставлял его обращаться мыслями к Богу. Окажись он сейчас на мягком ковре, то наверняка полностью забылся бы. Отец Аргуэдас был рад провести ночь среди воплей громкоговорителей и сирен, потому что те заставляли его бодрствовать и думать. Он был рад (хотя и попросил за это у Господа прощения), что, пропустив утреннюю мессу и причастие, смог остаться в этом доме. Чем дольше он здесь оставался, тем дольше длилось волшебство, словно ее голос все еще эхом отдавался в оклеенных обоями стенах. К тому же она и сама была здесь, лежала где-то на полу. Он не мог видеть Роксану Косс, но понимал, что она не так уж далеко. Он молился о том, чтобы ночь прошла для нее спокойно и чтобы кто-нибудь догадался предложить ей лечь на одну из кушеток.

Но, кроме Роксаны Косс, мысли отца Аргуэдаса занимали и юные бандиты. Многие из них сейчас стояли, прислоняясь к стенам, расставив ноги и опершись на свои винтовки, как на посохи. Временами головы мальчишек запрокидывались назад, и они засыпали на несколько секунд, а затем, когда их колени подгибались, вздрагивали и едва не падали на свое оружие. Отец Аргуэдас часто выезжал вместе с полицией освидетельствовать тела самоубийц, и очень часто складывалось впечатление, что они совершили последнее в своей жизни действие именно в такой позе: нажав пальцем ноги на спусковой крючок.

– Сын мой, – прошептал он одному из парней, который стоял на карауле в прихожей. Здесь в основном находились официанты, повара и вообще заложники низшего ранга. Отец Аргуэдас сам был молодым человеком, и ему порой было неловко называть своих прихожан «сыновьями», но этот парнишка действительно вызывал в нем отеческие чувства. Он выглядел, как его двоюродный брат, как вообще всякий мальчик, который радостно выбегает из церкви после причастия с гостией во рту. – Подойди ко мне, сын мой.

Юноша покосился на потолок, как будто голос послышался ему во сне. Он предпочел вообще не замечать священника.

– Сын мой, подойди ко мне, – повторил отец Аргуэдас.

Теперь мальчик взглянул вниз, и на его лице отразилось недоумение. Как же можно не отвечать священнику? Как же можно не подойти, если он зовет?

– Да, отец? – прошептал он.

– Подойди сюда, – одними губами произнес священник, похлопав по полу рядом с собой – еле заметно, даже не ладонью, а одними пальцами. На мраморном полу прихожей лежало не так много людей. В отличие от устланной ковром гостиной, здесь можно было свободно вытянуться. А тому, кто всю ночь простоял, опираясь на винтовку, и мрамор покажется не хуже пуховой перины.

Парнишка испуганно оглянулся на занятых совещанием командиров.

– Мне нельзя, – прошептал он.

Парнишка был индейцем. Говорил он на северном наречии – так же бабушка отца Аргуэдаса говорила с его матерью и тетками.

– А я говорю, что можно, – властно, но ласково возразил отец Аргуэдас.

Секунду юноша размышлял, потом поднял голову, словно изучал затейливые узоры потолочной лепнины. Глаза его наполнились слезами, и, пытаясь их удержать, мальчишка отчаянно заморгал. Он очень давно не спал, руки дрожали на холодном стволе винтовки. Парнишка уже не понимал толком, где кончаются его пальцы и начинается серовато-зеленоватый металл.

Отец Аргуэдас вздохнул и не стал упорствовать. Попозже надо будет снова поговорить с мальчиком, просто чтобы напомнить ему – всякий грешник может обрести покой и прощение.