Холодное время - Фред Варгас (2017)

Минут десять Адамберг рисовал молча. Потом передал Виктору первый рисунок.

– Такой? – спросил он.

– Не вполне.

– Хватит врать, сейчас мы действительно дошли до конца пути, и нас прижали к стенке. Одним портвейном мы ее не пробьем. Или вот такой? – сказал он, вручив ему второй рисунок. – Этот тебе больше по душе?

– Вы что, собираетесь мухлевать, пока не добьетесь сходства? Я так не играю.

– Я не мухлюю, я следую дедукции.

– Каким образом?

– Пытаюсь омолодить его лицо на десять лет. Это непросто, так как в нем нет ничего примечательного, ты сам сказал. Ни носа с горбинкой, ни сверкающего взгляда, ни выдающегося вперед подбородка, ничего такого. Он ни урод, ни красавец. Ни Дантон, ни Бийо-Варенн. Ну? Так лучше?

Виктор посмотрел на портрет и, поджав губы, положил его на столик.

– Ну, давай, – сказал Адамберг. – Скажи уже.

– Ладно, – сказал Виктор, задыхаясь, словно после пробежки. – Так лучше.

– Это он?

– Да.

– Исландский убийца.

Адамберг вынул из кармана несколько смятых сигарет и пустил их по кругу. Амадей взял одну и принялся изучать ее:

– Это что, контрабанда? Дурь?

– Нет, мне сын дал.

Закурив, Адамберг взял карандаш и снова начал рисовать. Его отвлек какой-то шум снаружи, и он прервался. С листком в руке он подошел к окну без занавесок, выходившему в парк. Ночь была темной, и уличный фонарь слабо освещал только часть аллеи между домами.

– Это, наверное, Марк, – сказал Виктор. – Он страшно шумит, когда тут шляется.

– Он оставляет Селесту ночью одну?

– Вообще-то нет. Возможно, он пришел с вами поздороваться. Или это просто ветер.

Адамберг снова сел. На три следующих портрета у него ушло пятнадцать минут.

– А теперь вы что рисуете? – спросил Амадей.

– Теперь я рисую второго. Убийцу из Общества Робеспьера. Я знаю, что ты видел его, Виктор. Когда сопровождал Анри Мафоре на эти собрания.

– Я там всех не рассматривал.

– Его рассмотрел. Куда тебе было деться.

– Почему?

– Ты сам знаешь.

– Почему три рисунка?

– Потому что он многолик, и я не знаю, какой из его образов тебе известен. Наложи ему на лицо белую пудру и серые тени, на щеки силиконовые накладки, надень парик, скрой под кружевами шею – и готово. Обман зрения. Поэтому я и рисую несколько лиц. Никакой грим на свете не изменит разрез глаз, форму губ и высоту скул. Вот, – сказал он, раскладывая на столике новые наброски.

Адамберг опять обернулся к окну. Шелест, шорохи. Кошка? Кошки двигаются бесшумно. Заяц? Еж? Ежи шуршат.

Виктор ткнул пальцам в один рисунок, потом в другой:

– Этот, и еще вот он может быть. Но костюм не вполне такой.

– Это тот человек, которого ты видел рядом с Мафоре?

– Да.

– И рядом с собой тоже.

– Как это?

– Прекрати, Виктор. Вот, посмотри. – Адамберг положил рядом портрет исландского убийцы и последний рисунок, изображавший преступника из Общества Робеспьера.

Виктор мгновенно согнул пальцы, но Амадей, завороженный работой Адамберга и находясь еще, возможно, под действием лекарств, опять не заметил его знака. Он слишком исстрадался за все это время и не владел собой.

– Так это же один и тот же мужик, – простодушно сказал он.

– Спасибо, Амадей. И ты, Виктор, тоже это прекрасно видишь, а главное, ты знаешь, что это один и тот же человек. Убийца с острова. Он назначал вам встречи…

– Ничего он не назначал! – гневно оборвал его Виктор.

Адамберг быстро поднял руку, требуя тишины, и несколько мгновений вслушивался в ночные шорохи.

– Мы тут не одни, – прошептал он.

Все прислушались.

– Ничего не слышу, – сказал Виктор.

– Там кто-то ходит. Очень тихо. Погаси свет. Отойдите к стене.

Адамберг вынул пистолет и, взведя курок, осторожно приблизился к окну.

– Виктор, ты закрыл ворота? – спросил он тихо.

– Да.