Ведьмак - Анджей Сапковский

— Пятнадцать. Познакомилась я там с одной девчонкой и пятью мальчишками моего возраста и постарше. И мы быстренько нашли общий язык. Как ни говори, а знали мы легенды и предания. О Бешеном Дее, о Чернобородом, о братьях Кассини… Захотелось нам на большак, на свободу, на разбой! Это что же, сказали мы себе, только из–за того, что нас тут дважды в день кормят, мы должны каким–то старперам и отвратникам по первому зову задницы подставлять…

— Попридержи словотворчество, Ангулема. Сама знаешь, перебор хуже недобора…

Девушка протяжно отхаркнулась, сплюнула в костер.

— Ну и святоша! Ладно, перейду к делу, что–то мне болтать не хочется. В приютской кухне отыскались ножи, достаточно было их как следует на камне навострить и на пояс подвесить. Из точеных ножек дубового стула получились шикарные колья. Нужны были только лошади и деньги, ну, дождались мы приезда двух развратников, постоянных бывальцев, стариков, тьфу, почти сорокалетних. Приехали они, винцо потягивают, ждут, когда им попы по обычаю привяжут выбранную малолетку к такой специальной удобной штуковине… Но в тот день им поиграть не удалось!

— Ангулема!

— Ладно, ладно. Короче: прирезали мы и забили обоих развратных старцев, трех попов и пажа, единственного, который не сбежал и коней ихних сторожил. Храмового эконома, который не хотел дать ключей от сундучка с деньгами, мы огнем припекали до тех пор, пока не дал, но жизнь ему сохранили, потому как милый был старичок, всегда доброжелательный и покладистый. И пошли на грабеж, на тракты и большаки. Разные колеи оказались у наших судеб, то на возу, то под возом, то мы дрались, то нас избивали. То было сыро, то холодно. Ха, холодно–то чаще. Из того, что ползает, я ела в жизни все, что удавалось, мать их так, поймать. А из того, что летает, однажды сожрала даже воздушного змея, потому как он был склеен мучным клеем.

Она умолкла, яростно почесала голову, заросшую светлыми, как солома, волосами.

— Да уж, что было, то было. Вот что я тебе скажу: из тех, что со мной в приюте сидели, уж никого в живых не осталось. Двух последних, Овена и Абеля, прикончили несколько дней тому кнехты господина Фулько. Абель сдался, как и я, но его все равно зарубили, хоть он меч бросил. Меня пощадили. Не думай, что по доброте душевной. Нет, меня на плацу уже крестом раскладывали, но тут примчался офицер и не допустил потехи. Ну а от эшафота ты меня упас…

Она на минуту замолчала.

— Ведьмак?

— Слушаю.

— Я знаю, как отблагодарить. Если только захочешь…

— Ну?

— Пойду взгляну, как там с лошадьми, — быстро сказал Кагыр и встал, заворачиваясь в плащ. — Прогуляюсь немного… по округе…

Девушка чихнула, потянула носом, кашлянула.

— Ни слова больше, Ангулема, — опередил ее по–настоящему злой, по–настоящему устыдившийся, по–настоящему смутившийся Геральт. — Ни слова!

Она снова кашлянула.

— Ты действительно не хочешь меня? Ни капельки?

— От Мильвы ты уже получила ремнем, соплячка. Если немедленно не замолкнешь, получишь добавку от меня.

— Все, молчу.

— Послушная девочка.

* * *

В склоне горы, поросшем худосочными и кривыми сосенками, зияли дыры и ямы, прикрытые или обшитые досками, соединенные мостками, лесенками и лесами. Из дыр торчали опирающиеся на скрещивающиеся столбы помосты. По некоторым бегали люди, толкающие тележки и тачки. Содержимое тележек и тачек — которое на первый взгляд казалось грязной, перемешанной с камнями землей — сваливали с помостов в большое четырехугольное корыто, вернее, в набор постепенно уменьшающихся, перегороженных досками корыт. По корытам постоянно и шумно текла вода, подводимая с лесистой возвышенности по опирающимся на невысокие крестовины деревянным желобам. И таким же образом выводимая вниз, к обрыву.