Все, о чем говорилось в письме, я обнаружила – и дальнейшая информация про папино открытие, новые документы для нас с братом, деньги наличкой, а ещё две карточки и сложенная вчетверо бумажка. Сначала взяла, конечно, бумагу, открыла, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

“Джорджине не доверяйте.

Оказывается, любовь тоже слепа.

Ладно, теперь к делу: здесь ваши новые документы и деньги. Уезжайте, пожалуйста! А полимер… Сейчас дошло, что к черту его. Столько всего, правда, успело произойти, но главный вопрос, без ответа, увы, созрел только сейчас – а нужно ли это это изобретение? Что оно принесет в жизнь? Понимаю, что возможность жить дольше для малышей, которые безнадежно больны, но в то же самое время… Что же ещё? Предсказать сложно.

Так что, пока ***ин надежно спрячьте где–нибудь. Бумаги можете оставить здесь.

Берегите себя!

P. S. Простите, что втянул вас во все это.”

Папочка…

Быстро вытерла набежавшие слезы тыльной стороной ладони, обратно свернула письмо и засунула в сумочку. Туда же отправились документы, деньги и карточки.

И, когда выходила из красивого здания с белыми колоннами, одно знала точно – работа отца в надежных руках. Забирать и перепрятывать не буду.

Когда я уже почти дошла до дома, мне позвонил Харрисон. Хриплым ото сна голосом сообщил, что сам бы отвез меня, что уезжает, и он бы хотел… Что–то хотел, не помню – его слова были словно заглушены пеленой необоснованной обиды. Я даже не помню, что сама ответила – вроде бы, сказала, что у меня были дела, и скомкано попрощалась. Или же шепнула, что буду ждать?..

А наша с Ником квартира словно бы “пропиталась” Джеймсом. Я вошла в дверь – дорогую, железную и невероятно крепкую, замок которой взломать можно лишь одним способом – снести стены, а потом похимичить изнутри, которую заказывали мы с Джеймсом через несколько дней после похищения. Я выбирала дизайн, а он систему безопасности.

Я села на диван – тот самый, прабабушки, но тот, на котором мы лежали с Джеймсом в обнимку, шептали друг другу всякие глупости, где он утешал меня от кошмара, делясь со мной теплом.

Я пошла на кухню – и словно наяву он делает мне чай, крепко обнимает, отгорожая от всего плохого.

Я пошла в свою спальню – сильные пальцы нежно касаются моей шеи, а руки прижимают к себе.

Как можно отключить память?

Потому что воспоминания везде – он звонит, а я вспоминаю, как тогда, в ванной, после того, как он меня освободил, Джеймс нежно целовал меня, мыл, а потом одевал и грел своим дыханием мои пальцы.

Он мне снится – а я вспоминаю, как он отвлекал меня бесконечными разговорами, настольными играми, где совершенно случайно всегда выигрывала я – брат и Джеймс вообще всегда ни причем.

А дни закрутились и завертелись и как–то быстро улетели в прошлое, уносимые словно осенние листья. Только до осени ещё далеко, скоро лето. Однако почему же дни не цветут ярко и сочно, не распускают корни все дальше, не тянутся? А летят, спешат, уносят в свой бесконечный поток со сладковатым запахом прелых листьев…

Сейчас я смотрела на документы, сделанные для меня с Ником, отцом, на поддельные имена и… И опять думала.

“Не говори ерунды”…

“От любимой женщины”…

Встала и пошла за ноутбуком, который брат оставил на журнальном столике в гостиной, а потом, расположившись на своей кровати, начала искать нужные сайты.

Нет, в Австралию я не хочу, вообще не хочу, так что выбрала для переезда, наверное, самый красивый город нашей страны.

Город–мечта, город–греза.

Город в стиле диско.

Билеты заказала на наши с Ником новые имена – я теперь была не Элизабет Скотт, а Джейн Смит (похоже, папа не стал сильно озадачиваться над именами), а Николас Скотт стал Невиллом Смитом.

Ой как Нику понравятся наши имена!