— Да, принцесса, но порадовать тебя нечем. Как ты и просила, мы сняли Стеф с образца и… все плохо, — бутылка с шумом опустилась на какую-то деревянную поверхность. Я же встала на ноги и выскользнула на крыльцо. Хотелось на воздух.

— На сколько все плохо? Сколько до полного выведения из организма?

— Меньше восьми часов.

Черт!

— А эффект?

— Еще меньше, как только концентрация падает до двух сотых, волчица становится почти такой, какой мы ее увидели, с Брайаном практически то же самое.

— Практически? — сощурилась я, всматриваясь в темные кроны и алую полоску зарева на горизонте.

Я и забыла, какие красивые здесь рассветы в конце лета. Ярко-красные, туманные, переливающиеся. Будто языки костра, над которым вот-вот протянутся палочки с маршмэллоу. Я не любила жареный на костре маршмэллоу, а вот местные закаты и рассветы любила.

— Ну он изначально все легче переносил. Брайан в отличие от Стеф не конченный «дурик».

— Ага, — пробормотала отрешенно. — Я жду от тебя последние записи и завтра… сегодня вечером позвоню Фэллону. Спасибо, что рассказал, — вздохнула, опираясь на перила крыльца. Легкий, прохладный, но все-таки не холодный ветерок пробрался под футболку, обласкал ноги, бедра, руки и шею. Невероятно вкусно пахло утренним лесом, росой, влагой.

— Что-нибудь придумаю, — пророкотал Дилан. — Ты там как? Как твой друг и твой… — оборотень замялся, не зная, как назвать Джефферсона, — придурок?

— Нормально, плохо, хреново, — усмехнулась я.

— Развлекаешься по полной, принцесса?

— Ага, — протянула лениво, мечтая о такой же бутылке пива. — Он ведет себя так…

— Как?

— Странно. Будто и не было ничего, будто и не отталкивал меня все это время, словно… подкатывает.

— Он хочет тебя, — волк расплылся в улыбке.

— Да, — пожала плечами. — Только это совершенно не значит, что получит.

— В тебе говорит обида, Эмили. Обида маленькой девочки, — бархатный голос звучал почти по-братски назидательно.

— Пусть так, но, по сути, что это меняет? Ты знаешь, чем для меня грозит ночь с Маркусом Джефферсоном. У него тут целый фан-клуб. Одна краше другой. Так за каким хреном мне снова вступать в то же дерьмо? К тому же я все так же вывожу его из себя. Ничего не изменилось.

— А он?

— М? — промычала в трубку вопросительно.

— Он тоже не изменился?

— Изменился, — призналась неохотно. Я не могла не заметить этих изменений. Маркус, мать его, Джефферсон стал настоящим альфой: серьезнее, упрямее, более требовательным и ответственным. И еще более красивым.

Как всегда, Эмили Бартон легких путей не ищет… Это ж надо было так вляпаться…

— И как?

— Что «как»? — снова упустила я смысл вопроса, погрузившись на миг в те чувства, что вызывал у меня засранец из детства.

— Как тебе эти изменения?

— Никак, Дилан. И давай закроем тему, я…

— Ты все так же остро на него реагируешь, Эм, — вздохнул волк. — Ты все никак не можешь его отпустить.

— Черта с два, — злость вдруг встала комком в горле. — Я справлюсь с этим, с собой и с тупыми инстинктами глупого животного внутри. И вообще, я здесь только из-за Арта.

— Сублимация, Эмили Бартон…

— Не начинай, — закатила я глаза, оттолкнувшись от перил, краем глаза вдруг заметив какое-то смазанное движение среди деревьев. — Психоанализ и я все равно что мет и экстази. Забавный эффект и ужасные последствия, — я говорила и всматривалась в темнеющий лес. Показалось, что кто-то наблюдает за мной из чащи, а может и не из чащи… Сложно было сосредоточиться из-за усталости и последних новостей.

— Как скажешь, — тут же сдался Дилан, а я развернулась и скрылась в доме, сетуя на то, что не купила пива вчера, пока совершала набег на магазины.

Господи, какое незабываемое выражение лица было у Джефферсона, когда мы зашли в Викторию Сикрет. Сказка…