Найти и потерять себя - Натан Файлер (2020)

Меня совершенно не удивляет, что Джаспер описывает врача, который лечил его 20 лет назад, как «совершеннейшего душку». За то время, что я провел с Джаспером, стало ясно, что он в каждом находит что-то хорошее. Если он и прилагает к этому какие-то усилия, то это совершенно незаметно. В его глазах люди по природе своей хороши и достойны, и мне приходит в голову, что такой взгляд очень полезен в его работе. Джаспер – старший медбрат, он работает с людьми, чьи психотические эпизоды ставят под угрозу жизнь и здоровье их самих или окружающих.

«Он был чудесный, – говорит Джеймс мне приглушенным, почти почтительным тоном. – В нем было что-то от хиппи. Он носил гавайские рубахи. И он никогда не говорил со мной о диагнозе. На меня так и не налепили этот ярлык, никогда. И я никогда не пил таблетки. Я не говорю, что они не принесли бы мне пользы. Но моя история восстановления обошлась без них».

Новый доктор, новый день, легко увидеть, как история могла повернуть в другую сторону. Легко представить, что Джасперу могли поставить диагноз «шизофрения».

Со своим лечащим врачом он обсуждал назначения, связанные с психиатрическим обследованием. Джаспер не слишком хорошо помнит тот период своей жизни, и это неудивительно. У него развилась сильная паранойя, когда он выходил из подросткового возраста и разменивал третий десяток. Родители Джаспера жили за океаном, он был одинок, едва сводил концы с концами.

Его отец служил в вооруженных силах, и детство Джаспера прошло на различных военных базах. Это значило, что у него не было друзей и какой-либо реальной поддержки в этой части страны. Чтобы платить по счетам и содержать в порядке семейный дом, он работал сменами на мясокомбинате и грузчиком в доках. После смен он возвращался домой. «Дом был просто огромный, – вспоминает Джаспер. – Массивная викторианская штука. Почти полторы тысячи квадратных метров садов». Он трясет головой, предугадывая мои мысли: «Звучит как будто я в золоте купался, наверное. У меня и бассейн на заднем дворе был. Но это все было заброшено и потрепано. Разваливалось на части. Я спал в старой комнате родителей, моя односпальная кровать стояла в самом углу. Больше в комнате ничего и не было, я просто сидел в углу, смотрел в пустое холодное пространство. И у меня были эти жуткие головные боли, как будто череп сейчас надвое расколется».

Джаспер старался не смотреть в окно, потому что мог услышать, как соседи говорят о нем, пересказывают друг другу слухи. Он улавливал отрывки бесед и заполнял пробелы своими худшими страхами. Шептуны – так он называет их сейчас, чтобы как-то обозначить и объяснить, отчасти для себя, отчасти для окружающих. В то время у них не было имени, а у Джаспера не было причин думать, что они ненастоящие.

Хотя, пожалуй, «думать» – не совсем то слово. У него не было причин чувствовать, что они ненастоящие.

«Я довольно рациональный человек, – говорит Джаспер. – И я раньше часто задавался вопросом о том, почему я не применял к этим голосам обычную для меня логику. Почему я не понял, что совершенно невозможно услышать разговоры людей в соседнем здании? Для себя в итоге я нашел объяснение в том, что эти переживания лежали в эмоциональном поле, а не во владениях логики. Ты переживаешь это, но разум тут, в общем-то, ни при чем».

Эмоциональные и (тогда еще) не подлежащие сомнению отношения Джаспера с голосами начинают обретать смысл, если посмотреть на контекст, в котором они впервые появились.

Ему было шесть.

«Заблуждение, бытующее среди многих специалистов по психическому здоровью, состоит в том, что первый голос в твоей голове должен быть большим событием, кардинальной переменой – но это не всегда так, – объясняет Джаспер. – Для некоторых людей это справедливо. Но со мной было не так. Я просто не подумал об этом, как о чем-то особенном. Дети часто просто принимают то, что с ними происходит, разве нет? Я не предположил, что это ненормально, необычно».