Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

Контейнер, чертов контейнер, где же контейнер? Я распахиваю дверцу посудомоечной машины. И действительно, контейнер каким-то образом оказался в посудомойке, хотя несколько чашек и приборы все еще дожидаются, когда я включу нужную программу. Я выуживаю контейнер из решетчатого отсека и шествую со стопкой грязной посуды из кухни в прихожую. Которая по-прежнему распахнута, открывая взору лестничную площадку. Стопка посуды громыхает в моих трясущихся руках.

Майи нет. Майя исчезла.

У тебя едет крыша.

Майи здесь не было, ее вообще не существует.

Остались только мы. Мы – твоя семья.

Я бросаю взгляд на комод. Кастрюля и почта доказывают, что Майя была здесь. Я отставляю посуду на пол и выглядываю за дверь. На площадке никого, от Майи ни следа. Я прислушиваюсь – шагов тоже не слышно. Как можно тише закрываю дверь и осторожно оглядываюсь через плечо. Сердце колотится в убийственном ритме.

«С чего бы ей проникать в мою квартиру?» – спрашивают разум и логика. «На то есть причина!» – вопит паника.

Ясмин

Квартира, куда я заехала года три назад, сдавалась под следующим объявлением:

Ищу соседа/соседку в трехкомнатную квартиру в старой части Регенсбурга. 74 метра, 12 квартир в доме, отличный вид с балкона. Хорошо, если ты куришь, потому что я тоже курю. Любовь к животным считается преимуществом, потому что сейчас в квартире нас двое: я, 34 года, работаю в общепите, – и кот. В твоем распоряжении спальня площадью 12 метров. Кухня и ванная общие. Холодильник, посудомоечная машина, микроволновка и стиральная машина в наличии. Оплата – 310 евро, включая коммуналку.

К объявлению прилагались фотографии. Таким я и представляла себе дом. Дом не в смысле архитектурного объекта, четырех стен и крыши над головой, а такого места, где присутствует жизнь. Обстановка выглядела пестро и несколько сумбурно. Собрание мебели с блошиного рынка. «Ловец снов» [13] у окна в спальне и матрас в качестве кровати, причудливое изображение Девы Марии с младенцем Иисусом на руках в толстой вычурной раме, под потолком украшенная цветным бисером люстра. На кухне массивный деревянный стол; даже на фото видны зарубки и царапины. И большой розовый холодильник в американском стиле. За потертым креслом в гостиной высились книжные стопки, занимающие всю стену; немыслимое количество книг, просто так, на полу, безо всяких полок. Одно лишь это свело бы мою мать с ума. Меня это тоже свело с ума, но совершенно в другом смысле. Меня словно током пробрало: я должна заселиться туда. И уж тем более когда я познакомилась с Кирстен, которая и дала это объявление. Кирстен, которая как будто прибыла из другого мира, с Ибицы или еще какого-нибудь отрывного острова. Длинные каштановые волосы, спутанные ветрами и омытые морской водой, казалось, годами не знали расчески. Кирстен, в цветастом платье, в бесчисленных пестрых цепочках и в индейских сапогах с бахромой. Кирстен, такая яркая и полная жизни, постоянно смеявшаяся. Я довольно поздно покинула дом, но виной тому были обстоятельства и, вероятно, ошибочно истолкованное чувство ответственности перед матерью. Все-таки после смерти отца мы остались вдвоем, хотя дело скорее было в неких принципах, а не в любви или привязанности. Здесь, в этой квартире, я была счастлива, чувствовала в себе силы и задор. Пока Кирстен и Игнац, толстый черный кот, не съехали примерно за два месяца до моего похищения. Мне хотелось остаться здесь так же сильно, как до этого хотелось сюда заселиться. Чтобы оберегать квартиру и связанные с ней воспоминания, словно свидетель времени, последний страж, что противится переменам, подобно стеблю, прорастающему сквозь серый асфальт. Его можно выдернуть, когда заблагорассудится, но корень никогда не извести. Как сорняки на лужайке перед родительским домом, на которые вечно жалуется мама.