Любое новое место рождается внутри изначального места, но не складывается друг с другом, не прирастает к нему вторым животом, а канет в просторе сущности места, каковая есть возможность прибыть. И это при-быть, это бытие прибытия в жизнь, заключено в титаническую оболочку сущего, в объятья призыва, где бытию абсолютно ничего не грозит.

Одним словом, Большой взрыв — научная абстракция. Фантазия курильщика опиума. Мироздание развивается иначе, чем многим кажется, и открытие Хаббла о расползании галактик свидетельствует совсем не о том, что думают господа физики. Кроме того, как нам не дано воочию увидеть округлость земли, пока мы не вышли за ее предел и не облетели на корабле «Союз-Аполлон», так и господину Хокингу невозможно увидеть, что происходит с нашей вселенной, пока он находится внутри системы, а не за ее пределами. И вывод физиков о расширении макрокосма всего лишь логическая ошибка, когда мы на основании свойств одного фрагмента распространяем без всяких оснований физику одной части мироздания на все исполинское целое.

Чем, по большому счету, теория появления мира из точки сингулярности отличается от идеи каббалиста Ицхака Лурии? Он учил, что Бог сотворил мир, освободив в себе место для мироздания, точку абсолютной пустоты, в которую затем снизошел творящим лучом света, каковой по мере схождения принял форму творящих сфирот и по силе обрушения вполне сопоставим с вашим большим взрывом, адепты наглядных пособий и игроки в лего.

Между тем, страхуясь от элементарных вопросов мысли, эту бессмысленную картину рождения вселенной из точки сингулярности физики сразу же окружили несколькими запретами: например, задавать вопрос о том, что было до Большого взрыва бессмысленно и некорректно, потому что это самое ОНО, мол, не имеет к нам никакого отношения.

Второй запрет. Говоря о Большом взрыве, физика не трогает даже мысленно самое-самое начало взрыва, потому что алхимия физиков — теория относительности Эйнштейна — в точке сингулярности, когда температура, плотность и кривизна мира были бесконечны, перестает действовать. Поэтому наши ученые исследует лишь первую фазу расширения вселенной — так называемую инфляцию, разрежение плотности. Размер вселенной, утверждают физики, на том этапе выражался лишь в так называемых планковских единицах, годных именно для сверхмалых величин. Поперечник этой микроскопической пылинки по современным расчетам составлял одну миллиардную триллионной триллионной доли сантиметра. Ну и что? Если эта пылинка была всем, что тогда существовало, то она и была полновесным мирозданием и своим размером — неважно каким — занимала все место мира, за пределами которого ничего другого и не было. Точно так и сейчас наша пылинка занимает весь мир.

Если разделение Аристотелем бытия на два состояния, на потенциальное и актуальное, имеет смысл, то сравнение двух этих состояний по качеству существования — полная чепуха. Из разделения вещей не следует сравнений. Эта вещь — человек, а это — лошадь. Как их сравнивать?

И все-таки, несмотря на запрет, мы рискнем задать физикам два вопроса.

— Три! — поправил Брат Два.

— Прошу, тебе слово.

Брат Один уступил кафедру брату и заодно передал ему собственные очки.

— Извините, я раскокал свои…

Близнец водрузил очки на законное место.

— Зададим детский вопрос, — сказал Брат Два. — Воображению запретов пока нет, и господин Хокинг даже отметил это позволение словами, цитирую: «мы можем вообразить, что вселенных столько, сколько возможно». Так вот, перенесемся в сокровенную точку рождения, мысленно минуем ее. Остановимся за одну миллисекунду до взрыва и спросим, а где находилась сия волшебная точка сингулярности? Ведь как только мы оказались в прошлом нашего взрыва, она тут же исчезла из наших глаз, потому что перенеслась в будущее, которое еще не наступило.