– Согласен, – сказал Джеффриз и замолчал, потому что по прошествии шести лет ему нечего было добавить по этому вопросу. Некоторое время он молча наблюдал, как я пью вино. – Но, Либби, в некотором смысле сегодняшнее положение дел открывает для тебя по-настоящему интересный этап в жизни. Скажи, кем бы ты хотела стать?

Наверное, в эти слова он вкладывал особое чувство, но вместо умиления они вызвали во мне взрыв негодования: никем – и все дела!

– Денег нет совсем?

Джеффриз печально покачал головой и начал подсаливать только что принесенный стейк в лужице крови цвета вишневого сока.

– И никаких новых поступлений? Ведь приближается двадцать пятая годовщина. – Я почувствовала очередной всплеск злобы, теперь в его адрес, – за то, что он заставил меня произнести эти слова. Бен начал свою жуткую охоту в два часа ночи 3 января 1985 года. Время врезалось в память, и вот я жду годовщины – не чудовищно ли! Господи, ну почему не осталось хотя бы тысяч пять!

Он снова покачал головой:

– Денег больше нет. Тебе ведь уже тридцать, да? Ты взрослая женщина. Жизнь не стоит на месте. Люди хотят помогать другим маленьким девочкам, а не…

– Не мне…

– К сожалению, это так.

– Говорите, не стоит на месте?

Я почувствовала, что меня бросили, предали; я всегда испытывала подобное чувство в детстве, когда какая-нибудь моя тетушка или троюродная сестра привозила меня к другой тетушке или троюродной сестре, дескать, пусть немного поживет у тебя – я сделала все, что могла, больше не могу. Очередная родственница с недельку героически меня терпела, изо всех сил пытаясь совладать с озлобленным маленьким существом, каким была я, но потом… Конечно, положа руку на сердце, в этом есть и моя вина. Целиком и полностью моя – и это не самобичевание жертвы. В гостиной у одной я распрыскала лак для волос и устроила пожар. Диана, мамина родная сестра и моя обожаемая тетка, моя наставница, много раз брала меня к себе, потом отсылала, но в конце концов навсегда закрыла для меня двери своего дома. Каких только пакостей я ей не делала!

– К сожалению, Либби, происходят новые убийства, – дудел Джеффриз. – У людей короткая память. Подумай только, как все переживают из-за Лизетт Стивенс.

Лизетт Стивенс, хорошенькая двадцатипятилетняя брюнетка, исчезла еще в конце ноября, когда возвращалась домой от родственников после семейного обеда по случаю Дня благодарения. На поиски бросился весь Канзас-Сити; едва включишь телевизор, как с экрана на тебя смотрит ее улыбающееся лицо. В начале февраля о ней уже знала вся Америка. Прошел еще месяц – никаких новостей, и сейчас все кругом прекрасно понимали, что ее нет в живых, но первым признавать поражение не желал никто.

– Но, – продолжал Джеффриз, – мне кажется, всем хотелось бы думать, что в жизни у тебя все хорошо.

– С ума сойти!

– Может, стоит закончить колледж? – Он отхватил большой кусок мяса.

– Нет.

– А что, если мы попробуем найти тебе работу в какой-нибудь конторе – займешься делопроизводством, или чем там еще занимаются?

– Нет.

Я внутренне сжалась, забыла о еде, распространяя вокруг себя флюиды мрачной враждебности. Еще одно мамино слово: «мрачность». Это состояние зеленой тоски, которая действует на нервы окружающим, – тоски на грани агрессии.

– Давай-ка ты недельку поразмыслишь над моими словами, хорошо?

Он быстро поглощал стейк, вилка споро двигалась от тарелки ко рту. Он собирался уходить. Джим Джеффриз сделал все, что мог.