После похорон Роузи практические занятия Вайолет стали хаотичными. Бывали и хорошие дни, но обычно музыка, такая недостижимая, только плавала в голове. Она бросила уроки, но все равно пару раз в неделю репетировала программу для прослушивания, пытаясь убедить себя, что все еще может вернуться в норму. Но сейчас всего за несколько минут игры она четко поняла, что репетиция программы всегда приводила к разочарованию.

Она не поступит в музыкальную школу. Уже нет.

Ее пальцы забегали по клавишам, спиралью удаляясь от программы и импровизируя новые звукосочетания. Вайолет закрыла глаза и позволила мелодии унести ее далеко.

Но спустя какое-то время в музыкальный вакуум проник новый шум. Вайолет отвлеклась и убрала руки от пианино. Было до странного тяжело отрывать пальцы от клавиш.

Она открыла глаза. В комнате царила кромешная тьма.

Она недоуменно заморгала, когда шум повторился – полый, слабый звук. Из темноты появилась пара сияющих глаз, и Вайолет отползла по банкетке, пытаясь нащупать телефон. Когда она набрала побольше воздуха для крика, из-под банкетки показался знакомый кусочек красной пряжи.

– О… – Девушка резко выдохнула затаенный вдох. – Это всего лишь ты.

Кот снова издал свое странное мяуканье, напоминающее скрежет миниатюрной бензопилы, и прижался к банкетке. И внезапно укусил Вайолет за лодыжку.

Девушка выругалась и поджала под себя ноги. Наконец нашла телефон на пюпитре. Но когда экран загорелся, она оцепенела. Она была уверена, что играла минут десять, может, двадцать, но часы говорили, что она просидела здесь почти два часа. Она и раньше увлекалась музыкой, но не так сильно.

Вайолет встала и поспешила к двери.

Тревожное ощущение не покинуло ее, даже когда она дошла до спальни. Та была куда просторнее ее комнаты в Оссининге; стены из рыжевато-бурого камня, кровать – огромный монстр с балдахином, как из музея. И, конечно, очередные жуткие чучела. Вайолет отнесла в соседнюю комнату ворону и оленью голову, борясь с причудливым желанием извиниться перед ними. Вернулась в спальню, и ее взгляд наткнулся на пирамиду коробок у дальней стены, каждая из которых была отмечена крупными черными буквами «РОУЗИ».

Вечером перед переездом, когда Джунипер собрала все вещи Роузи, Вайолет впервые зашла в комнату сестры после аварии. Обыскала все полки, комод, шкаф и раскрыла все ее тайны: наполовину пустую бутылку виски из-под матраса, нижнее белье, укутанное в футболку из комода, любовные послания от Элис, спрятанные в куртке. Целый час она превращала Роузи из человека, которым она была, в человека, которым хотела видеть ее мать. А когда закончила, свернулась калачиком на своей кровати с привкусом пепла на языке.

Теперь эти коробки – красочный, но изысканный портрет девушки, которая была артистичной, но в очаровательном смысле этого слова, скорее Моне, чем Ван Гог. Вайолет перевела взгляд на картину над ними.

Это была работа из портфолио Роузи; абстракция, которая изображала Вайолет, – мазки краски, размытые и объединенные в головокружительные узоры, которые кружились и вихрились, если смотреть на них под правильным углом. Роузи написала таких четыре холста, по одному на каждого члена семьи Сондерс, несмотря на то что их отец давно умер. Благодаря ним она попала в три лучшие художественные школы. Душевные картины, как Роузи их называла, и пусть Вайолет посмеивалась над сестрой за ее склонность к Новой эре, она не отрицала, что название вышло подходящим.

Может, все остальные вещи Роузи и были ложью, но душевная картина с изображением Вайолет – нет. Девушка подошла к ней, и чем дольше она вглядывалась в знакомый холст, тем быстрее ее покидала тревога.

Она прикоснулась к холсту кончиками пальцев и задернула шторы. Черные очертания деревьев сияли в лунном свете, зигзагом покрывая стену дома, словно ряд сломанных зубов.

3