Потерянные души - Дин Кунц (2010)

Огляделась и даже сквозь туман различила две двери в кормовой переборке. Предположила, что одна вела в кают-компанию и к другим каютам, а вторая, вероятно, к камбузу и служебным помещениям.

Чанг спускаться вниз не стал бы. Он наверняка хотел как можно быстрее попасть в рубку и, скорее всего, уже находился там, готовя яхту к отплытию.

Между дверьми в кормовой переборке крутая лестница вела к открытой палубе позади рубки. Светодиоды низкого напряжения, встроенные в ступеньки и контролируемые датчиком освещенности, подсвечивали край каждой.

Стоя у подножия лестницы, наверху Карсон не видела ничего, кроме густого, медленно клубящегося тумана.

Ожидая, что двигатели взревут в любую секунду, Карсон решила быстро подняться наверх, не касаясь перил, держа пистолет обеими руками, для равновесия чуть наклоняясь вперед.

Но прежде чем поставила ногу на первую ступеньку, почувствовала ствол пистолета, упершийся ей в шею, и непроизвольно выругалась, не разжимая зубов.

Глава 8

Намми не имел ничего против тюрьмы. Более того, здесь он чувствовал себя уютно и в безопасности. Четыре стены, потолок, пол. Ничего огромного, куда ни посмотри.

Ему нравился и лес. За его маленьким домиком лес подходил к самому двору. Иногда он сидел на заднем крыльце, наблюдая, как лес осваивает его двор. Птички прыгали с ветки на ветку, иногда олень выходил на лужайку, чтобы пощипать травку. У Намми поднималось настроение, когда он смотрел на птичек и оленя.

Но в лесу он чувствовал себя совсем не так, как в тюрьме. Несколько раз он пытался войти в лес. Но леса было слишком много. Слишком много деревьев, стоящих и упавших, мертвых и живых, слишком много кустов, и мха, и вообще зелени, слишком много скал. Слишком много путей, по которым он мог идти, и все они куда-то вели, в лес и снова в лес, конца которому не было. Издали лес Намми очень даже нравился, вблизи – пугал.

В городском Мемориальном парке тоже росли деревья, но не в таком количестве. А если оставаться на вымощенных кирпичом дорожках, то и путей перед ним открывалось не так уж много, и все они приводили к знакомым ему улицам.

Его маленький дом, где он вырос и теперь жил один… в нем не было слишком больших комнат. А самой маленькой была кухня, где он проводил большую часть времени.

Тюремная камера размерами уступала его кухне, и вещей в ней стояло куда меньше. Ни холодильника, ни духовки, ни стола со стульями. В камере он чувствовал себя уютно и спокойно.

Что ему в камере мешало, так это мистер Лисс. В том числе и потому, что от мистера Лисса воняло.

Бабушка, которая воспитывала Намми, всегда говорила, что жить проще, если делать вид, что не замечаешь недостатки других людей. Людям не нравилось, когда ты говорил об их недостатках, особенно если ты не блистал умом.

Намми знал, что он тупица. Знал, потому что очень многие постоянно твердили ему об этом, да и власть имущие давным-давно сказали, что ему нет смысла ходить в школу.

Иногда он сожалел о том, что он тупица, но в основном его всё устраивало. Бабушка говорила, что он не тупица, а блаженный. Она говорила, что избыток ума ведет к тревогам. Она говорила, что избыток ума приводит к гордыне, а гордыня куда хуже тупости.

А про власть имущих бабушка говорила, что они невежественные, а невежество тоже гораздо хуже тупости. Тупой не может учиться, как бы он этого ни хотел, а невежественному хватает ума, но он слишком ленив, чтобы учиться, или слишком доволен собой. Быть тупым – это состояние, все равно, что быть высоким, или низкорослым, или красивым. Быть невежественным – это выбор. Бабушка говорила, что тупых от рождения людей в аду очень мало, зато невежественных хоть пруд пруди.

Намми притворялся, что не замечает, как плохо пахнет от мистера Лисса, но все равно это чувствовал.

Еще одна проблема состояла в возбудимости мистера Лисса.