На одной фотографии изображен отец с матерью. Им лет по двадцать на вид. Подношу фотку ближе, всматриваясь в почти незнакомые лица. Мама выглядит по-настоящему счастливой. Улыбается и жмется к нему. Тогда они даже женаты не были. На второй мама с двумя девчонками, смотрят в камеру и смеются. Сердце сжимается, глядя на нее такую. Я и не помню, когда она в последний раз смеялась. Напрягаю память, стараясь откопать хотя бы звук ее смеха, но нет. Тщетно. Кажется, она не смеялась никогда.

— И каким образом ты зарабатываешь на себя? — голос отца пропитан сарказмом, но я давно умею не обращать на это внимания.

Для него мы — пыль, которой нужно выделять бабки, лишь бы его не трогали. И еще стабильно быть уверенным в том, что заработанная годами репутация не будет подпорчена этой же пылью.

Беру третью фотографию, на которой большая компания отдыхает на природе. Отца нахожу сразу. Мать тоже. По остальным равнодушно мажу взглядом, когда вдруг один какой-то молодой хрен привлекает внимание. Он стоит рядом с отцом и обнимает его за плечи. Пока не понимаю почему я на нем завис, но что-то в мужском выражении лица не отпускает. Всматриваюсь в улыбку и широкие скулы. Прищуриваюсь, улавливая детали. Странно. Сменяю фото следующим, на котором этот же чувак изображен уже ближе. Здесь они с отцом только вдвоем. Портретное изображение дает возможность рассмотреть ближе. И я только сейчас понимаю, почему он меня не отпускает. Черты лица, темные волосы, дерзкий взгляд, разлет бровей…

— Кто это? — разворачиваю фото к отцу.

Мазнув по карточке взглядом, он снова опускает глаза в бумаги.

— Игорь.

— Какой Игорь?

— Довлатов.

Ощущаю странный диссонанс. Довлатова я знаю. Давний знакомый нашей семьи. Часто пересекаемся на мероприятиях, по которым нас таскает папаша. Этот чувак напрямую зависит от отца и вот уже сколько лет находится под ним со своей крупной фирмой. Вот только…

— Разве Довлатова не Олег зовут?

От меня не укрывается, как отец на мгновение перестает черкать в документе ручкой. Всего секунда, но я замечаю.

— Да, Олег. Я оговорился.

В эту секунду не могу точно сформулировать мысль, потому как нитки связи слишком запутаны, но пока отец не видит, я зачем-то прячу последнее фото в карман ветровки.

— Ты так и не ответил, на какие шиши собираешься жить? — доносится мне вслед, когда я опускаю дверную ручку.

— На собственные, па, на собственные.

— Зачем мы сюда приехали?

Ри обхватывает меня за талию и вскидывает голову, пока мы поднимаемся на лифте на последний этаж.

— Сейчас увидишь!

Накрутив темные волосы на кулак, тяну за них и приоткрываю рот, как будто собираясь поцеловать пухлые губы. Полдня не видел, охренеть как соскучился. Рина приоткрывает губы, но я, приблизившись, останавливаюсь и зависаю над её ртом. Дразню, высовывая язык и ныряя им сквозь нетронутые помадой губы, чтобы увидеть, как в потемневших глазах рождается огонь. Дикарка приподнимается на носочках, чтобы поймать мой рот, но я отстраняюсь, не давая ей дотянуться. Тащусь от наших игр. От того, как встает член на её ответную реакцию. От заметно твердеющих сосков, тут же выпирающих из-под тонкой материи топа и врезающихся в мою грудь.

Желание волной ошкваривает изнутри, как только зараза опускает руку и с силой сжимает мой член через плотную ткань джинсов, пробуждая внутри меня изголодавшегося зверя.

— Поцелуй меня, сейчас же, — угрожающе приказывает, взглядом выедая мои губы.

Вместо ответа я толкаю её к стене и сжимаю тонкое горло пятерней. Блядь, какая она охуенная! Этот несгибаемый стержень внутри дикарки, желание добиться своего вызывают коктейль из восхищения, порочного желания и чего-то еще, чего не вызывала ни одна до нее.