Убийства в Бэджерс-Дрифт - Кэролайн Грэм (2009)

Лесситеры завтракали. Тревор, чувствуя желчь во рту и боль в паху, яростно ткнул в яйцо, стоящее перед ним, и получил в ответ сернисто-желтый плевок, заляпавший ему весь галстук. Джуди рассмеялась. Он начал оттирать галстук салфеткой, глядя на жену, которая перелистывала «Дэйли телеграф» в самой неприятной для него манере — то есть с ленивым безразличием.

Снова она взялась за свои штучки. Прошлой ночью заперлась у себя в спальне, а когда он постучал, совсем тихонько, чтобы не услышала Джуди, приложила губы к щели и прошипела: «Пошел прочь, ничтожный развратник. Что тебе здесь надо?» После этого он два часа ходил из угла в угол в своей спальне, раздираемый желанием и яростью и проклиная присутствие в доме Джуди. В какой-то момент он даже подумал, не притащить ли из гаража лестницу и забраться к жене через окно. Вот тогда бы она узнала! Слезы жалости к самому себе навернулись на глаза. Он вспомнил, как лежал в ее объятиях всего-то двое суток назад. «Шалость или угощение», — шептала она. И то и другое было одинаково захватывающе. Это было почти как в ночь накануне их свадьбы. Теперь-то он понимал, каким был глупцом. Она всегда прибегала к сексу, для того чтобы вести его, куда ей вздумается, как покорного бычка с кольцом в носу. Что ж, в эту игру могут играть двое. Надо только подождать, пока не придет время в очередной раз выделять ей деньги на одежду. Или на новую подписку в этом грабительском оздоровительном клубе. Вот тогда-то ей придется попрыгать.

Джуди Лесситер помешивала кофе и мечтательно взирала в окно. На ней было платье, которое она купила в Хай-Вайкомбе вчера вечером: в серо-кремовую косую клетку, с белым воротником. «Ваше лицо в нем — точно картинка в рамке», — сказала продавщица. Нелепые ноги Джуди облегали новые светло-серые чулки. Кроме того, она раскошелилась на «Рив Гош»[47] и тени для век, которые она достаточно неуклюже наложила перед тем, как спуститься в столовую. Она мысленно перебирала в голове события вчерашнего дня.

В час пополудни день тянулся, как обычно, одиноким пространством, которое нужно было чем-то заполнить до вечернего чая. В пять минут второго, подбодрив себя маленьким стаканчиком шерри, она позвонила Майклу Лэйси, рассудив, что прошла уже целая неделя, даже больше, а он говорил, что хочет нарисовать ее, да и что, в конце концов, она теряет? К ее удивлению и радости, он сразу же согласился прийти. Даже сказал: «Я как раз собирался тебе звонить».

Она достала из морозилки пирог, сунула его в микроволновку, быстренько приняла ванну и поочередно перемерила три платья. Она даже попробовала поэкспериментировать с косметикой Барбары. Майкл появился примерно через полчаса с альбомом для эскизов и сразу сказал ей пойти умыться.

Она накрыла стол для ланча в саду, и следующие два часа он рисовал ее быстрыми и точными штрихами, а она изо всех сил старалась сидеть спокойно и не смотреть все время на него. Он выбросил кучу набросков. Но делал это не сердито, комкая бумагу и отбрасывая ее подальше, а отрешенно, как и рисовал, — избавлялся от лишнего так же, как дерево по осени избавляется от листьев. К четырем часам у его ног накопилось небольшое усыпанное белым поле, но с полдюжины рисунков он сложил в папку. Потом Джуди приготовила чай, и они пили его с имбирным пирогом, сидя на деревянной лавочке, огибающей гигантский можжевельник.

Она подобрала один из забракованных рисунков и спросила:

— Можно, я оставлю это себе?

— Нет.

— Но, Майкл, — она рассмотрела рисунок, — он же такой милый.

— Он кошмарен. И эти тоже. Обещай мне, что сожжешь это все. Или выкинешь в помойку.

Она печально кивнула и налила ему еще чая. Он вновь взялся за альбом и через пять минут протянул ей набросок.

— Вот этот можешь оставить себе.