Затерянные в Эльдорадо - Светлана Нарватова

– Многое мне объясняли коллеги, что-то начитывал сам, – продолжал он. – Какой необычный крест вы нарисовали. Вы его где-то видели?

Словно пойманная с поличным, Келли замялась и переспросила:

– Я?… Нет, я не видела. Но получилось очень красиво, правда?

– Вы вообще очень красиво рисуете, – галантно уверил ее Додсон. – Всё как будто живое. Настоящее. Будто нарисованное с натуры. Крест мне что-то напоминает, но я не могу вспомнить, что.

– Я же профессионал по части рисования аксессуаров, – напомнила Келли, переворачивая лист и закрывая тем самым тему. – Вам какая-нибудь гранадилья в окрестностях не попадалась? Есть хочется.

Вообще, весь разговор блондинки с американцем напоминал сет теннисистов-извращенцев: подача, которую пропускают в аут, разводят руками и делают ответную подачу, которая тоже уходит в «молоко».

Мне стало интересно, что заставило девчонку прервать рисование – лишь бы избежать дальнейшего обсуждения. И есть тоже хотелось. И не только есть. Змея лишь на первый взгляд была длинная. Не прошло и ночи, как она достигла в кишечнике конечной точки маршрута. Но любопытство было сильнее. Я потянулся (врезав между делом спящему колумбийцу, ибо нечего отрываться от коллектива) и поднялся.

– Доброе утро, наша милая хозяюшка. – Я подошел и приложился к кисти блондинки.

От нее, кстати, пахло исключительно орхидеями. Это сила помощнее любых духов. Если девчонке было что скрывать в плане запахов, уловка удалась.

– Можно посмотреть, о чем спор? – влез я прежде чем кто-то успел возразить, и забрал блокнотик у Келли.

– Может, всё же нужно было дождаться разрешения? – намекнул американец.

А не засунул ли бы кое-кто не к месту отросшие зубки вглубь своей толерантности?

– Все художники нуждаются в зрителях, – уверил его я. – И в моем лице и сердце Келли обрела преданного поклонника.

Я быстро вернул лист.

– Это же герб иезуитов, – констатировал я.

По лицу блондинки мелькнуло разочарование. Прекрасно она знала, что рисовала. И это было ожидаемо. Интереснее была реакция нашего мямли. Он тоже недовольно поджал губу. На пару секунд. Но этого хватило, чтобы я понял: мне здесь не рады. Они тут свой контрданс вытанцовывали, вытанцовывали, а тут пришел я, – и вся музыка насмарку.

– Вообще, странно. Я не встречал раньше, чтобы он размещался на нагрудном крестике, – продолжал я, листая скетчбук назад.

Предыдущая страница поясняла, что крест держал типичный уроженец Западной Европы. Сапоги, чулки, смешные короткие шортики «фонариком», короткий камзол, богатые рукава – все дышало в нем шестнадцатым-семнадцатым веком. Я помню эту одежду по постановкам Шекспира71. Мужчина был чем-то неуловимо похож на меня. Аристократичностью черт, наверное. И фигурой. Я бы даже предположил, что это я, если бы не знал точно, что если бы Келли хотела нарисовать меня, сходство было бы стопроцентным, а не смутно-улавливаемым.

Странно. Вроде, предыдущие рисунки были посвящены индейцам. Я перевернул еще один лист назад. И правда, там снова были индейцы – у круглой хижины с остроконечной крышей, как принято в здешних местах. Только рядом с ними находился этот самый симпатичный аристократ шестнадцатого века.

– Вообще-то, – заметил я. – Иезуитов среди испанских конкистадоров не было.

– Откуда ты знаешь? – надулась блондинка.

– У меня был хороший учитель истории, – сообщил я.