Губы чуть шевельнулись. Эфенбах наклонился к ней.

– Что, простите, не расслышал?

Нет, показалось…

– Только ради научного интереса, так сказать… – продолжил он. – Увлекаюсь теорией вероятности в математике…

Никакой реакции. Будто не слышит. Эфенбах сделал новую попытку.

– Сохраню в глубокой тайне. Умоляю, прошу вас… Скажите… Назовите тайну рулетки…

Вот теперь точно губы ожили.

– Чуть погромче… Прошу вас…

Раздалось тихое бормотание.

Эфенбах встал на колени и подставил ухо как мог близко.

– Прошу вас, еще раз…

Агапа пробормотала громче. Потом еще раз. И еще…

Теперь Михаил Аркадьевич точно разобрал. Никаких сомнений. Ему назвали тайну рулетки. Агапа повторяла без остановки:

– Пушкин… Пушкин… Пушкин…

27

Закончились Святки. Отзвенело колоколами Крещение с крестными ходами по Москве, с водосвятием Москвы-реки и водоемов, от Пресненских прудов до Патриарших, с возвращением к обыденной жизни. Встали морозы. Небо затянули снежные тучи. Снег не шел. До отправления поезда с Николаевского вокзала оставалось десять минут. На перроне стояла Агата в новой шубке, выбранной на Кузнецком Мосту. Агата Кристофоровна провожала ее.

– Там мы обо всем договорились, – сказала тетушка, взяв ее руки в свои. – Пиши мне хоть каждый день…

– Непременно буду писать…

– Ты девушка редкого ума и характера… Мне с тобой интересно.

– А вы лучшая тетушка, о какой можно мечтать… Если бы у меня была такая, как вы, ни за что бы не стала воровкой, – говорили Агата, но глаза ее искали кого-то в начале перрона.

– Не волнуйся, дорогая, он придет…

В самом деле, Пушкин появился. Задержался в картинной мастерской, где никак не мог выбрать один из четырех портретов. Каждый хотелось оставить себе. Все-таки он нес небольшой прямоугольный сверток. Подойдя к вагону, сдержанно поклонился дамам.

– Прошу простить, задержался во 2-м Тверском участке, – сказал он, старательно разглядывая колеса. – Пристав Ермолов отзывается о вас, мадемуазель Керн, и вашем участии в деле Тимашева превосходным образом… Это вам… В качестве награды…

Он протянул сверток. Агата взяла, но не стала разворачивать.

– Благодарю…

– Ничего существенного. Карандашный эскиз. Сделали рамку. Сегодня забрал…

Видя, в каком волнении племянник, Агата Кристофоровна подалась назад. Чтобы не мешать.

– Благодарю… – повторила Агата. Она не знала, что сказать. На перроне ей было ветрено до слез.

– И вот еще что… – Пушкин вынул блокнот и быстро записал карандашом в серебряном футлярчике. – Если окажетесь в Петербурге в трудной ситуации, дайте знать Ванзарову. Он поможет… Да вы его вспомните…

Агата засунула вырванный листок в варежку.

– Благодарю вас…

Наблюдать мелодраматическую сцену Агата Кристофоровна больше не могла. Она вмешалась.

– Мой милый, – сказала она, потормошив Пушкина за рукав. – Имей совесть. Мы же дамы. И мы умираем от любопытства. Что с Тимашевой?

В любом другом случае Пушкин рта бы не открыл. Но тетушка с Агатой были и свидетельницами и участницами событий.

– Настасья была задушена в номере «Лоскутной» еще третьего января, – сказал он.

– Ты хотел сказать Прасковья, – поправила тетушка.

Пушкин обратился к Агате:

– Вам не показалось странным, что компаньонка азартно делала ставки, а Настасья не выказывала интереса к игре?

– Немного… – ответила она.

– Вы, тетя, заметили, что Настасья ведет себя по-разному с вами?

– Думала, характер у нее вздорный и переменчивый…

– Я тоже так думал, – сказал Пушкин. – Только характер не меняется. Это константа, постоянная. Ничто не может поменять формулу характера. Если одна барышня ведет себя как два разных человека – это два разных человека…

Агата не хотела верить, что какие-то девчонки провели ее, опытную воровку.

– Но это невозможно! – заявила она.