– Помилуйте, – возразил ему полковник. – Ингольф был легкомыслен. Я же вышел на связь с лицом, находящимся вне каких бы то ни было подозрений. С ученым, который остерегается непроверенных гипотез. До такой степени, что сегодня он просил меня отложить встречу с издателями, не представлять материал, покуда в нем остаются хотя бы минимальные неясности или несоответствия… Я не хотел лишаться его симпатии и поэтому не сказал ему, что намерен посетить вас немедленно. Но вы, безусловно, поймете, что после множества лет труда я испытываю законное нетерпение. Это лицо… Ладно, отбросим недомолвки, назовем вещи своими именами, в противном случае вы можете подумать, что здесь пустое бахвальство. Так вот: мой собеседник был сам Ракоски.

И он обвел нас глазами.

– Кто? – переспросил Бельбо, обескураживая полковника.

– Как! Ракоски! Крупнейшее имя в традиционной науке, бывший директор «Журналь дю Секрет»!

– А-а, – промычал Бельбо. – Да-да, я слышал, Ракоски, конечно…

– В любом случае, я оставляю за собой право внести окончательные поправки в рукопись после серии консультаций с этим лицом. Но пока что, в намерении максимально сэкономить время, я предпочитаю завершить все предварительные формальные стадии с вашим издательством… Повторяю, время не терпит. Я должен как можно скорее опубликовать это! Вызвать ответные реакции, собрать данные… Есть люди, которые много знают, но молчат. Господа! Невзирая на то, что уже было известно, что война проиграна, как раз около 1944 года Гитлер заговорил о секретном оружии, которое позволило бы ему радикально изменить соотношение сил. Говорили, что он безумен. А если он не был безумцем? Вы следите за моей мыслью? – Лоб его был усеян потом, усы торчали как у кота. – В общем, – заключил он, – я заброшу наживку. Посмотрим, кто на нее спикирует.

По тому впечатлению, которое успело у меня сложиться, я мог ожидать, что Бельбо двумя-тремя вежливыми фразами избавится от него. Вместо этого я услышал:

– Знаете что, полковник, это мне кажется в высшей степени интересным. Нужно только подумать, что для вас продуктивнее – иметь дело с нашим издательством или с одной другой фирмой. У вас есть еще десять минут?

Затем Бельбо обратился ко мне:

– Мы продержали вас массу времени, Казобон. Большое вам спасибо. Давайте увидимся завтра, хорошо?

Меня выставляли. Диоталлеви подхватил меня под руку и сказал, что он тоже уходит. Мы распрощались. Полковник с жаром пожал руку Диоталлеви, а мне достался полупоклон и прохладная улыбка.

Пока мы спускались по лестнице, Диоталлеви прервал молчание: – Вы, наверное, удивились, когда Бельбо вас выпроводил. Не обижайтесь. Он просто должен сделать полковнику конфиденциальное издательское предложение. Конфиденциальность – главный принцип господина Гарамона. Я тоже не присутствую на подобных переговорах.

Как я понял впоследствии, Бельбо замыслил толкнуть полковника прямо в челюсти «Мануция».

Я повлек Диоталлеви к Пиладу, где заказал себе кампари, а Диоталлеви – ликер из ревеня, который он воображал почему-то напитком монашеским, архаичным и почти тамплиерским.

Я спросил, что он думает о полковнике.

– В издательства, – отвечал Диоталлеви, – стекается вся глупость мира. Но так как эта глупость осияна мудростью Всесоздателя, мудрецы наблюдают за глупцами со смирением. – И тут же начал прощаться.

– Меня ожидает пир, – сказал он.

– Идете в ресторан? – переспросил я.

Он явно был фраппирован моей легковесностью. – «Зогар»[34], – пояснил он. – «Лех Леха»[35]. Доныне неистолкованный отрывок.

21

…des grâles, der sô swaere wigt daz in diu valschllch menscheit nimmer von der stat getreit[36].

Вольфрам фон Эшенбах, Парцифаль.

Wolfram von Eschenbach, Parcifal, IX, 477