Ей было всего двадцать три года, ее все знали под вторым именем. В статье немного рассказывается о ее родителях, братьях и сестрах, которые все намного старше нее, а также приводятся еще кое-какие сведения.

Для меня этих данных достаточно, чтобы начать отслеживать траекторию ее жизни и понять, где и каким образом она пересеклась с доктором Шилдс.

Потирая лоб, я обдумываю свой следующий шаг. Голова ноет, – может быть, потому что я целый день почти ничего не ела. Но сейчас я настолько напряжена, что не смогу проглотить ни крошки.

Мне отчаянно нужна информация, но пока мне не хочется беспокоить горюющих родителей Эйприл. Можно отработать другие зацепки. Как и почти вся молодежь в возрасте 20–30 лет, Эйприл активно общалась в соцсетях.

Не прошло и минуты, как я нашла ее страничку в «Инстаграме», на которую зайти мог любой человек.

Я намерена просмотреть фотографии, как тогда, когда в Интернете искала информацию о докторе Шилдс. На мгновение я замираю, собираясь с духом.

Я понятия не имею, что предстанет моему взору, но сознаю, что сейчас я переступлю черту, и обратного пути уже не будет.

Я кликаю на ее имя. Экран заполняют маленькие квадратные фотографии.

Решив проследить ее путь во времени в обратном направлении, я увеличиваю самый последний снимок.

Фото датировано вторым июня. За шесть дней до ее смерти.

При виде улыбающегося лица Эйприл я вздрагиваю, хотя эта фотография из разряда тех, на которых могли бы быть запечатлены мы с Лиззи – две подружки отдыхают в баре, чокаясь бокалами с «маргаритой». Самый обычный снимок – особенно если учесть то, что случилось с ней меньше недели спустя. Под фото Эйприл поставила подпись: «С лучшей подругой – @Fab24!». С десяток человек оставили свои комментарии: «Крутяк!», «Красотки!».

Я внимательно разглядываю лицо Эйприл. Это она – девушка, которой доктор Шилдс присвоила номер 5. У нее длинные прямые темные волосы и светлая кожа. Худенькая – даже слишком. Карие глаза кажутся непомерно огромными и круглыми на ее узком лице.

На чистом листе блокнота я записываю имя Эйприл и под ним – «Fab24/лучшая подруга».

Одну за другой пролистываю фотографии, высматривая на каждой какие-нибудь примечательные детали: задний план; название ресторана на салфетке; повторяющиеся лица.

К тому времени, когда на экране появляется пятнадцатая фотография, я уже знаю, что Эйприл тоже носила серьги в форме колец и черную кожаную куртку, любила печенье и собак, как и я.

Я возвращаюсь к фотографии Эйприл и Fab24. На этом снимке она выглядит счастливой – по-настоящему счастливой, и это не плод моего воображения. А потом я замечаю на спинке стула, на котором она сидит, бахрому серо-коричневого палантина.

Из коридора доносятся шаги. Я резко вскидываю голову.

Мне кажется, что кто-то подошел к моей двери.

Я жду стука, но никто не стучит.

Зато слышится шорох.

Я выпрямляю ноги, слезаю с постели и на цыпочках подкрадываюсь к двери, надеясь, что мои носки не слишком громко шуршат по деревянному полу.

В двери есть глазок. Только я собираюсь посмотреть в него, все мое существо сковывает страх: я боюсь увидеть пронизывающий голубой глаз доктора Шилдс, прилипший к тонкому стеклу с другой стороны.

Нет, не могу. Я уверена, что она слышит за дверью мое прерывистое дыхание.

Ощущая приток адреналина в крови, я прижимаюсь ухом к двери. Ничего.

Если доктор Шилдс здесь, она, я знаю, не уйдет, пока не добьется от меня того, что ей нужно. Мне кажется, она и через дверь видит все, что есть и происходит в моей квартире, наблюдает за мной, так же, как тогда, на первых сеансах тестирования, следила за мной через компьютер. Нет, все же я должна убедиться. Я заставляю себя повернуть голову и приникнуть к глазку. Грудь сдавливает.

Ни души.