Джина представила себе путь внедорожника: он въехал на тротуар, сбил почтовый ящик, зигзагами промчался через двор и врезался в гараж. Подумав об этом, она нажала на тормоза собственной машины – настолько резко, что рывок отдался в ее позвоночнике.

– Мам! – закричал Брэйди почти ей в ухо, и она инстинктивно протянула руку, чтобы утихомирить его. Десятилетняя Лили, сидевшая на пассажирском месте, выдернула из ушей наушники и подалась вперед. Рот ее приоткрылся, когда она увидела ущерб, нанесенный их дому, однако девочка ничего не сказала, лишь глаза ее сделались огромными от потрясения.

– Извини, – произнесла Джина, едва сознавая, что именно говорит. – Что-то не так, малыш. Лили, ты в порядке?

– Что происходит? – спросила дочь.

– С тобой все хорошо?

– Со мной – да! Что тут случилось?

Джина не ответила – ее внимание вновь обратилось на дом. При виде этих разрушений она почувствовала себя до странного беззащитной и даже голой. Дом всегда казался ей безопасным местом, маленькой крепостью – а теперь стена этой крепости была пробита. Безопасность оказалась ложью – ничуть не прочнее кирпича, дерева и штукатурки.

И хуже того – все соседи высыпали на улицу и стояли, глазея и перешептываясь. Даже старая миссис Миллсон, бывшая школьная учительница, давным-давно ушедшая на пенсию и редко покидавшая свой дом. Она была главной сплетницей и любительницей слухов во всем квартале и никогда не стеснялась строить домыслы относительно личной жизни любого, кому не повезло оказаться в поле ее зрения. Миссис Миллсон была одета в выцветший байковый халат и тяжело опиралась на ходунки. Рядом с ней стояла ее дневная сиделка; у обеих был очень заинтересованный вид.

К машине Джины подошел полицейский, и женщина с извиняющимся видом улыбнулась ему, поспешно опуская оконное стекло.

– Офицер, – сказала она, – это мой дом – тот, в который врезался внедорожник. Можно, я припаркуюсь здесь? Мне нужно оценить ущерб и позвонить мужу. Это просто ужасно! Надеюсь, водитель не очень пострадал… Он был пьян? Тут довольно опасный поворот…

Пока она говорила, выражение лица полицейского менялось от официально-бесстрастного до мрачно-сосредоточенного; Джина совершенно не понимала, почему, однако осознавала, что это плохой признак.

– Это ваш дом?

– Да, мой.

– Как ваше имя?

– Ройял. Джина Ройял. Офицер…

Полицейский сделал шаг назад и положил руку на рукоять своего пистолета.

– Выключите двигатель, мэм, – приказал он, одновременно махнув рукой кому-то из своих коллег, который рысцой приблизился к ним. – Приведи сюда детектива, быстро.

Джина облизала губы.

– Офицер, вы, наверное, не поняли…

– Мэм, выключите двигатель немедленно. – На этот раз тон приказа был резким.

Она припарковала машину и повернула ключ в замке зажигания. Тихий рокот мотора смолк, и Джина услышала, как переговариваются любопытные, собравшиеся на тротуаре по ту сторону улицы.

– Положите обе руки на руль. Никаких резких движений. У вас в машине есть оружие?

– Нет, конечно. Сэр, здесь со мной мои дети!

Он так и держал руку на пистолете, и Джина ощутила прилив гнева. «Это просто нелепо! Нас с кем-то путают! Я не сделала ничего плохого!»

– Мэм, еще раз спрашиваю вас: у вас есть оружие?

Голос его звучал настолько враждебно, что ярость Джины сменилась леденящей паникой. В течение пары секунд она не могла говорить, потом все же сумела выдавить:

– Нет! У меня нет никакого оружия. Ничего нет.

– Что не так, мама? – спросил Брэйди дрожащим от страха голосом. – Почему полицейский так злится на нас?

– Всё в порядке, малыш. Все будет хорошо. – «Не снимать руки с руля, не снимать руки с руля…» Джине отчаянно хотелось обнять сына, но она не осмелилась. Она видела, что Брэйди не поверил фальшивой теплоте в ее голосе. Она и сама ей не верила. – Просто сиди спокойно, ладно? Не двигайся. Вы оба, не двигайтесь.