Там, где раки поют - Делия Оуэнс (2019)

Не плача, не осуждая, Киа прошептала: “Прощай, Ма”. Мимоходом задумалась об остальных – о Па, о брате, сестрах. Но не смогла мысленно с ними проститься – слишком мало сохранилось у нее воспоминаний.

Извечная печаль ее начала рассеиваться, когда Джоди и Либби завели привычку по нескольку раз в год заявляться в гости – со своими детьми, Мэрфом и Минди. И снова в хижине собиралась семья, на старой дровяной плите шипели мамины кукурузные оладьи и яичница-болтунья с помидорами. Как в старые времена, с той лишь разницей, что дом был теперь согрет смехом и любовью.

* * *

В Баркли-Коув за эти годы многое переменилось. На том месте, где больше сотни лет простояла кривобокая лавчонка Скока, приезжий из Роли построил красивую пристань с ярко-синими козырьками над эллингами, куда могли заходить яхты. Щеголи-яхтсмены со всего побережья заворачивали в Баркли-Коув, чтобы выпить эспрессо за три с половиной доллара.

На Главной улице выросли кафе с нарядными зонтиками и художественные салоны с морскими пейзажами. Одна нью-йоркская дама открыла сувенирный магазин, где продавалось все, что местным жителям даром не нужно, но без чего не обойтись туристам. Почти в каждом магазине была витрина с книгами Кэтрин Даниэлы Кларк, “местного автора, биолога, лауреата премий”. Кукурузную кашу подавали за шесть долларов, и звалась она полентой с грибным соусом. А однажды туристки из Огайо заглянули в “Конуру” – не ведая, что сюда еще не ступала женская нога, – и заказали острые креветки в бумажных кульках и пиво, теперь бочковое. С тех пор в бар стали пускать всех взрослых, без различия пола и цвета кожи, но окошко в стене оставили на память.

Тейт по-прежнему работал в лаборатории, а у Киа вышло еще семь книг, каждая была отмечена наградами. И пусть она удостоилась немалых почестей – в том числе почетной докторской степени Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл, – от предложений выступить в университете или музее она неизменно отказывалась.

* * *

Тейт и Киа мечтали о детях, но зачать ребенка им так и не удалось. Но это лишь сблизило их, они почти не разлучались, разве что на несколько часов.

Иногда Киа уходила одна на пляж, и когда вспыхивала на горизонте алая полоса заката, в сердце у нее отдавался морской прибой. Она гладила прибрежный песок, протягивала руки к облакам и чувствовала связь. Не ту, о которой говорили ей Ма и Мейбл, – у Киа никогда не было близких подруг – и не ту, что имел в виду Джоди, – она всю жизнь прожила без семьи. Она понимала, что годы одиночества наложили на нее печать, сделали непохожей на других, но не ее вина, что она осталась одна. Почти всему, что она знала, научила ее природа. Природа ее вскормила, воспитала, помогла ей выжить, когда люди от нее отвернулись. И даже ее странности – тоже часть природы.

Преданность Тейта в итоге убедила ее, что любовь у людей не сводится к борьбе за самок, как у болотной живности, но знала она по опыту и то, что в лабиринтах нашего генетического кода прячутся древние гены, ответственные за выживание, и проявляются порой неприглядными поступками.

Киа нравилось быть частью природного порядка, незыблемого, как приливы и отливы. Как никто другой была она связана с планетой и всем живым. Вросла корнями в родную почву. Дочь земли, плоть от плоти.

* * *

В шестьдесят четыре года длинные черные волосы Киа стали белее прибрежного песка. Однажды она ушла собирать коллекции и к вечеру не вернулась, и Тейт обошел на лодке все болото в поисках ее. В сумерках за поворотом ручья он увидел ее лодку в лагуне, окруженной платанами, высокими, до самого неба. Киа лежала на спине, под головой старый рюкзак. Тейт негромко окликнул ее, но она не шелохнулась, и он позвал громче, потом закричал во весь голос. Подрулил к ней, неуклюже перелез на корму ее лодки. Протянул к ней руки, взял ее за плечи, потормошил легонько. Голова мотнулась набок, глаза были незрячие.

– Киа, Киа, нет! – закричал Тейт. – Нет!