Я завел свой «Коминтерн», подключил магнитофон «Спутник», вставил драгоценную кассету «Сони» – для благого дела не жалко. Прокашлялся, нажал красную кнопку и заговорил в маленький микрофончик:

– Уважаемый Юрий Владимирович! Я тот, кого вы называете Михой или Хилером. Только не анализируйте голос, который вы сейчас слышите – он не мой, я говорю через специальный преобразователь. Я пока не готов открыто с вами сотрудничать – не хочу лишаться обычной жизни. И у меня к вам большая просьба: пожалуйста, не ищите меня или хотя бы убавьте прыть ваших подчиненных. Неужели вас так волнует тайна моей сверхинформированности? Может, стоит сосредоточиться на главном – на самой информации? Кстати, я всеведением не страдаю, очень и очень многое мне неизвестно точно так же, как и вам. Но кое-что знаю. Сейчас расскажу о некоторых событиях, которые произойдут в этом году, и немного затрону более отдаленное будущее…

Я говорил четко и неторопливо, с выражением. Мне едва хватило кассеты, чтобы записать все, что хотел. Конечно, наговорить я мог куда больше, но стоит ли пугать предков теми безобразиями, что учинят их неблагодарные потомки?

Перемотал кассету, вынул ее и упаковал в коробочку. Готова посылочка!

Быстро накинув куртку и сунув ноги в разношенные «прощайки», я спрятал послание и прихватил с собой преобразователь, завернутый в газету. Вышел, запер дверь, спустился по лестнице… Сегодня все эти привычные действия обретали некий иной смысл. Как-никак, я нес в кармане куртки ха-ароший заряд послезнания! Если его использовать с толком, мир немножечко изменится – и в границах СССР, и за рубежом.

Я направлялся к железной дороге, где стояла старая кирпичная башня, имевшая отношение к водокачке. Паровозы ушли на запасные пути, а башня осталась торчать в гордом одиночестве как монумент эпохе пара. В детстве мы сюда частенько наведывались, но дяди-путейцы нас гоняли, а ныне тут все заброшено – и подходы хороши. Явишься незаметно и легко уйдешь, если что.

Тщательно выбирая, куда ступить, чтобы ненароком не оставить след на снежных наносах, я обошел башню и скрылся в сырой тени. Вот он, тот самый кирпич! И даже моя пометка на нем осталась, намалеванная синей эмалью, – железнодорожники забыли банку, когда красили перила виадука.

Рукой в перчатке я пошатал кирпич и потянул его на себя. Тут мы играли в «войнушку», а в башне был штаб. Кто-то из мальчишек заметил, что третий кирпич от угла вынимается, если хорошенько постараться, и все даже повыли немножко от восторга. Настоящий тайник! Здесь мы прятали «секретные донесения»…

А теперь за кирпичом скрыта кассета со сведениями ОВ[16].

Тщательно все осмотрев, не забывая глядеть под ноги, я спустился по тропинке с насыпи и поспешил к будке телефона-автомата. Поблизости, на улице Революции, стояла такая, но мне она не подходила – уж больно место людное. Я свернул на улицу Розы Люксембург и по ней вышел на Дзержинского. Вот!

Серая кабина уютно устроилась за углом монументального дома, рустированного камнем, будто спряталась от желающих позвонить. Оглянувшись, я снял трубку и опустил две копейки. Набрал нужный номер. На втором гудке медяшка провалилась в телефон-автомат, а мне в ухо нетерпеливо толкнулся усталый голос:

– Алло?

Едва не глотая прикрученный к плате микрофон, я негромко сказал:

– Мне нужен полковник Олейник. – Преобразователь понизил частоты, выдавая грубый бас с неестественной интонацией.

– Я слушаю, – насторожилась телефонная трубка.

– Миха говорит. Запись можете не вести, мой голос изменен через электронный прибор. Слушайте внимательно…

Я быстро растолковал начальнику областного УКГБ, где именно сделал закладку, и нажал на рычажок. Успел. Мой звонок занял, от силы, секунд сорок, так что эту будку они вряд ли вычислят. Она мне еще пригодится…