После России - Фёдор Крашенинников (2016)

– К делу так к делу, – согласился Иннокентий.

– Дело собора касается, господин митрополит. Есть постановление Думы, что вы должны привести своё имущество в подобающий вид. Есть предписание отдела благоустройства, а от вас никакой реакции.

– У нас денег нет, мы бедная организация, и я об этом писал, – грустно улыбнулся митрополит. Отец Лонгин согласно кивнул.

– Он уж эти поповские сказки про бедность! Сервиз-то у вас вон какой дорогой. И обстановочка… Живете во дворце, а все прикидываетесь бедными, – раздраженно продолжила депутат Заруцкая. Депутат Перепелкин закивал, многозначительно глядя на висящую под потолком многоярусную хрустальную люстру.

– Ну не надо так уж резко, Лидия Николаевна! – робко попытался снизить накал чиновник управы.

– А что не надо? Что не надо-то?! Вы и сами на комиссии были настроены воинственно. Что ж вы тут робеете? – оборвала его Заруцкая и продолжила атаку: – Послушайте, господин архиепископ, или как вас там, давайте расставим все точки над «i» – вы собор свой будете ремонтировать или нет? Хотя бы снаружи его покрасьте, а внутри как хотите – ваше дело.

Разговор получался нервным и тяжелым. Отец Лонгин пытался вмешаться, пытаясь пристыдить пришедших, призвать их к покаянию и к смирению, но выходило только хуже.

Загнав митрополита в угол кафедральным собором, депутаты припомнили еще и Вознесенский собор – там тоже требовался ремонт.

«При старой власти они не посмели бы так со мной разговаривать, – думал митрополит. – Подумать только! Какие-то муниципальные депутаты! Явились! Требуют. Господи, может, и правда уже скоро это кончится? Может, дойдет и до нас этот Пирогов, и тогда уж мы с этими господами поговорим по-другому».

Впрочем, сам он в приход освободителей не верил, да и позиция патриарха в отношении восстания и внезапного возрождения России была противоречивой. Восстание не вызывало доверия, и лучшим вариантом было не дёргаться раньше времен. Разумнее было договориться с этими властями. А если придут пироговские освободители – то и с ними.

Вот только власти договариваться не хотели.

Спустя час Перепёлкин приступил к тому, ради чего, судя по всему, депутаты и явились.

– У нас список земельных участков и недвижимости, которые были в старые времена отданы церкви. Раз вы такие бедные, как говорите, – он снова выразительно оглядел помпезный кабинет митрополита, – передавайте имущество на баланс муниципалитета. За это мы вам покрасим ваш дурацкий собор. И внутри все починим, чтоб перед туристами не позориться. По праздникам будем вас пускать, и других желающих, если они готовы будут платить. Евангелисты уже несколько раз приходили, спрашивали, как да что.

Иннокентий посмотрел на список.

– Это же шантаж… Вы хотите у нас все отобрать!

– Хотим. А что тут такого? В свое время вы все под себя гребли, вот и отдавайте! – ехидно заметила Заруцкая.

«За что же она нас так ненавидит? Может, они сектанты какие? Сейчас протестантов много стало. Недаром же про евангелистов заговорили!»

– Что же вы так с нами? Мы давно ни на что не претендуем, скромно окормляем свою паству, живем, как все, платим налоги, молимся за власти, служим обществу.

– Еще неизвестно, за какую власть вы молитесь. Не за московскую ли? – Заруцкая поправила на груди значок Республиканской партии.

Иннокентий замахал руками:

– Зачем вы такое говорите?!

– Мало платите, господин митрополит. Город развивается. Мы разработали большую программу по привлечению инвесторов. И вот это убожество с бомжами и попрошайками в центре города нам совершенно не нужно. Или найдите деньги и все почините, или давайте договариваться, – гнул свое Перепёлкин

– А если я ничего не отдам и чинить не буду, что тогда?

– Тогда мы еще немного подождем, и все у вас отберем за долги, через суд, – пообещала Заруцкая. – Не в путинское время живем, никто вам тут кланяться не собирается