Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Почему у духовенства должны быть привилегии? — горячо воскликнул Александр. — Верим в равенство, а поддерживаем неравенство…

— Красивые слова, — перебил его Франсуа, — но суть вопроса они не затрагивают. Церковникам светская честь неведома. И что станешь делать, если попы откажутся? На фонарях их повесишь?

Тетушка Дезире вышла из столовой. Я нашла ее в гостиной, где она бездумно переставляла религиозные реликвии на каминной полке.

Из столовой до нас донеслось восклицание Александра:

— И эта реальность есть голод!

— Неужели это правда? — Тетушка Дезире была страшно бледна. — Александр что же, думает, что священнослужители должны отречься от папы?

Она тяжело опустилась в кресло возле камина и поежилась, как от холода. Несмотря на тлеющие угли, в комнате действительно было холодно. Из столовой доносились голоса Франсуа и Александра.

— Я этого не потерплю, Александр де Богарне! — резко сказал маркиз.[45]

Упало и разбилось что-то фарфоровое, по коридору стремительно прошел Александр. Хлопнула парадная дверь, сотряслись стены, послышался затихающий перестук копыт. Тетушка Дезире дала волю слезам.

Пятница, 31 декабря

В последний день года из Парижа прискакал на гнедом мерине Александр.

— Не хотел неудачно начинать новый год, — сказал он, обняв сначала Гортензию, а затем Эжена.

— Ты привез мне что-нибудь? — спросила Гортензия.

— Разумеется, — улыбнулся Александр.

Дети с нетерпением развернули подарки: Эжену отец подарил кнут для верховой езды, а Гортензии — синюю бархатную сумочку.

— А это для вашей мамы.

Еще один сверток Александр вручил мне. Внутри оказалась вышитая муфта.

— Красивая. — Я поцеловала его в щеку.

Эжен и Гортензия, хихикая, выбежали из комнаты.

Александр налил себе бренди.

— Отец уже простил меня?

— Он теперь так забывчив. Скорее всего, просто не помнит, что вообще ссорился с вами.

— Я привез ему «Историю Англии» Хьюма.

— Хотите подарить ему книгу, написанную протестантом?

Александр шлепнул себя по лбу.

— Об этом я не подумал.

— Сколько вы сможете пробыть здесь?

Мой муж поморщился.

— У меня утром назначена встреча в Париже.

— В воскресенье? В первый день нового года?

Он лишь вздохнул.

— Мы делаем историю, и это отнимает много времени!

Александр признался, что беспокоится о речи, посвященной народному образованию, которую собирался произнести на следующей неделе в Якобинском клубе. Он опасался, что никто не придет. Билеты на выступление Робеспьера раскупили заранее, но выступление такого малоизвестного деятеля, как-он…

В коридоре послышалась какая-то суета, и в комнату, как была в шляпке, вбежала тетушка Дезире.

— Александр! — Она была бледна. — Ты слышал?

— Что?

— Ты не знаешь? — Прижав одну руку к груди, другой тетушка стала рыться в поставленной на стул корзинке.

— Тетушка Дезире! — Я испугалась, что она нездорова.

Тетушка вытащила из корзины газету.

— В Сан-Доминго убиты две тысячи креолов! Убиты рабами!

— Убиты? Две тысячи? — Я приложила руку к губам. Боже мой!

Александр взял у тетушки газету. Кэп-Франсуа разрушен, дорога к городу усыпана телами рабов, десять тысяч убитых, прочитал он.

Десять тысяч? Я не ослышалась?

— Мы разорены! — Тетушка Дезире искала что-то на письменном столе. — Кажется, где-то тут была нюхательная соль.

— Она за перьями, — показала я.

— Наши плантации расположены довольно далеко от Кэп-Франсуа, — напомнил Александр.

Тетушка стала подниматься по лестнице, направляясь в комнаты маркиза.

Я стояла у камина, глядя на игру пламени.

— Это прискорбно, — сказал Александр. Он стоял у окна, приподнимая и отпуская головку эфеса шпаги.

— Да.

— Может, вам лучше присесть? — спросил он.

— Не беспокойтесь.