Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

Я помнила Дезенцано — деревню с узкими улочками, выходившими на озеро. Мы с Бонапартом проезжали ее две ночи назад, по пути в Верону.

Послышался стук лошадиных копыт. Взведя затвор мушкета, Жюно подошел к опушке.

— Возница телеги, — объяснил он, вернувшись к нам, — остановился посмотреть на мертвую лошадь.

Показался скрипучий фургон, запряженный толстой рыжей лошадью. В задней его части стояли клетки с курами. У возницы голова была повязана черным шарфом, как у крестьянки. Увидев нас, он остановился и сказал что-то по-итальянски.

— Понимаете, что он говорит? — спросила я Жюно.

— Просто садитесь, — ответил он, наводя мушкет на крестьянина.

Мы забрались в фургон и кое-как уселись на клетки с курами.

— Трогай, — сказал Жюно вознице и сел рядом с ним.

Жюно выхватил у крестьянина кнут, щелкнул им и стегнул по крестцу лошади. Кобыла понеслась вперед, куры закудахтали.

Мы почуяли запах Дезенцано, еще даже не завидев его. Кобыла встала, испуганно дергая своей большой головой и отказываясь идти вперед.

— Этот запах… — в ужасе проговорила я, прикладывая к носу платок. Из глаз текли слезы.

— Прошлой ночью было сражение, — объяснил Жюно и снова щелкнул кнутом. Но кобыла не двигалась. Возница прокричал ей что-то, и только тогда она наконец пошла, размахивая заплетенным хвостом.

— Он сказал ступидо? Обозвал лошадь дурой?

— Нет, кажется, стуфато. — Я чувствовала, что вот-вот упаду в обморок.

— Мясная похлебка?

Жюно обернулся ко мне:

— Закройте глаза.

Когда мы проезжали по городу, я не раскрывала глаз, но не могла не чувствовать запахов пороха, обгорелого мяса и еще чего-то отвратительно сладковатого. Время от времени фургон переезжал через мертвое тело. Иногда слышалось что-то похожее на детское хныканье.

— Кто-то зовет. Разве мы не можем остановиться?

И тут я совершила ошибку — открыла глаза. Повсюду лежали вздувшиеся тела. Булыжник дороги был покрыт запекшейся кровью. Две крестьянки стаскивали шинель с мертвого солдата — паренька с серой кожей и невидящими глазами. Эти женщины посмотрели на нас, и одна из них усмехнулась. Во рту у нее, как у младенца, не было ни единого зуба. Я прижала к себе Лизетт, дрожащими пальцами впилась в ее влажные волосы.

Подъезжая к Кастельнуово, увидели стреноженных кавалерийских лошадей, груженые военные фургоны, расставленные палатки и множество солдат. Дым от многочисленных костров придавал пейзажу нереальный вид. При виде флага Французской республики, висевшего на крестьянской хижине с соломенной крышей, временном штабе Итальянской армии, на глаза навернулись слезы.

— Что вас так задержало? — спросил Бонапарт, появившись в дверях. — Ваш эскорт вернулся более часа назад.

— Произошла заминка, — покраснев, сказал Жюно и отдал честь. Он взглянул на Лизетт. Та смотрела на кукурузные поля невидящими глазами.

Бонапарт помог мне слезть с фургона. Я едва не плакала.

— Мне надо сесть, — проговорила я и все же расплакалась.

— Дайте эфир! — скомандовал Бонапарт ординарцу и схватил меня за плечо.

— Боритесь со слезами, не поддавайтесь им. — Но я боролась уже слишком долго и не могла больше. — Австрийцы дорого за это заплатят, — тихо произнес Бонапарт.

Я выпила воды с эфиром, принесенной ординарцем, и закашлялась. Вкус был омерзительный, до сих пор его помню.

— Дайте и Лизетт. — Та сидела в фургоне и смотрела на нас невидящим взглядом. Да что там… Даже куры в клетках притихли.

— Возница хочет получить плату, — сказал Жюно, обращаясь к Бонапарту, и защелкал костяшками пальцев. — По крайней мере, я так думаю. Может быть, вам поговорить с ним?

— Дайте ему все, что он требует, — ответил Бонапарт, осторожно сжимая мою руку.

— Наши сундуки здесь? Можно переодеться? — очнувшись, спросила Лизетт.

Жюно протянул руку, чтобы помочь ей выбраться из фургона.