Кто сам в него не прятал денег,

Тот думает простосердечно,

Что вечно полон будет он.

Я так тщеславен был при этом,

Так глуп и так самонадеян,

Что шляпу снять пред кем-нибудь

Считал великим одолженьем.

Глупец! Подчеркнуто-учтиво

Держаться — этим кавальеро

Себя не может уронить,

А промотать свое именье —

Вот это, точно, первый шаг

Ко всем дальнейшим униженьям.

На благородных бедняков

С презреньем смотрят и с насмешкой.

Да, в наши дни богатство — все,

Учтивость пущена на ветер.

Кто не заботится о ней

В погоне за наружным блеском,

Тот чванный и пустой глупец:

В великом он безумный мот,

А в малом он скупец презренный.

Я был тогда одним из тех,

Кто всюду видит оскорбленье:

То не взглянули на меня,

А то взглянули слишком дерзко.

Вот настоящее безумье —

Когда в припадке подозренья

Желают знать, о чем молчит

И что подумал первый встречный!

Да раз он вслух не говорит

Того, что я приму за дерзость, —

Чего ж еще? И мне ль желать,

Чтоб произнес он оскорбленье?

Ведь если все таит он в сердце,

Так должен радоваться я,

А не в обиде быть смертельной,

Из-за чего бы ни скрывал

Он недовольство и насмешку:

Из страха ли он промолчал,

Или проникся уваженьем.

И стольких нажил я врагов,

Что поводов для столкновенья

Отыскивать не приходилось.

Я от дуэли шел к дуэли,

Я дрался чуть не каждый день.

И так как от отца в наследство

Я, слава богу, получил

И руку верную, и деньги,

Я отводил удары шпаг

И уклонялся от возмездья,

И только раненых врагов

Ночной дозор хватал на месте.

Прослыв бесстрашным, можно жить

И убивать без спасенья,

А правосудие с одними

Убитыми имеет дело.

Недолго это продолжалось.

Я вышел цел и невредим,

Но нищ из этих переделок.

Как деньги в грех меня ввели,

Так и возмездия избегнуть

Мне только деньги помогли.

Чтоб быть свободным, стал я бедным.

Юнец богатый и беспутный —

Как брошенное в щелок едкий

Белье. Отмоется оно,

Но ткань протрется, поредеет

И разорвется. Так и я —

Все пятна шумных похождений

Я золотой водой смывал,

И вот домылся, наконец,

До чистоты и до крушенья.

Конец каретам и нарядам!

Как передать тебе, Такон,

Что пережил я, что я вынес

В те дни паденья моего?

И вот когда всего больнее

Я это ощутил, Такон:

Я шел по улице пешком

И вспомнил… Боже, сколько шума

Наделали мои лакеи

В тот день, когда я обновил

Мою последнюю карету!

И вот теперь я шел пешком,

Чтоб заказать себе калоши

Для зимних месяцев. Но это

Еще не худшая из бед.

Нет, хуже то, что с разореньем

Я потерял все, что имел,

Но только не высокомерье.

Я был, как прежде, безрассуден,

Так безрассуден, что терпенье

Закона этим истощил.

И тем опасней было дело,

Что беззащитен я и наг

Стоял под градом стрел судейских.

И каждая теперь стрела

Могла вонзиться прямо в тело.

А это привело к тому,

Что я забыл в моих тревогах

Мою прекрасную сестру,

Прекрасную и молодую,

И безрассудную, как я.

На своенравие и смелость

Я сам толкал ее невольно.

Я не присматривал за ней,

Я на своей жил половине,

Она всегда была одна, —

Я честь оставил без присмотра.

Проснувшись ночью, иногда

Я чувствовал невольный трепет,

Я думал: быть беде, придет

Расплата за мою беспечность.

И вот однажды ночью (холод

По голове моей проходит

От этого воспоминанья,

И ты, Такон, не удивляйся,