Впервые за весь день собственные неурядицы Робин полностью заслонило нечто иное, нечто чудовищное. Мертвое тело Джаспера Чизуэлла оказалось первым в ее жизни, увиденным не в стерильных больничных стенах и не в благостной обстановке похорон. Даже воспоминания о затянутой в пленку голове-репе с темной дырой рта померкли перед воображаемым зрелищем кишащих в грязи червей, истлевшего одеяла и гниющих детских костей.

– Корморан, если ты уверен, что в ложбине действительно захоронен младенец, мы должны заявить об этом в полицию.

– Я бы, может, и заявил, будь у меня гарантии психиатров насчет состояния Билли, но никаких гарантий они не дают. После беседы с Билли у нас с ними завязался долгий разговор. Медики не берутся со стопроцентной уверенностью гарантировать, что удушения ребенка не было, – ну, известная старая тема о том, что невозможно доказать отрицательный факт, – но рассказам Билли они не верят.

– Считают, что это его выдумки?

– В обычном смысле слова – нет. Они считают, что здесь имеет место бредовая иллюзия или в лучшем случае ошибочная интерпретация увиденного в раннем детстве. Увиденного в том числе и по телевизору. Это вполне согласуется с его симптомами. Мое личное мнение – в ложбине, по всей вероятности, ничего нет, но хорошо бы убедиться. Ладно, у тебя-то как день складывается? Новости есть?

– Что? – оторопело переспросила Робин. – А… да, есть. В семь вечера встречаюсь с Рафаэлем за бокалом вина.

– Отлично, – сказал Страйк. – Где?

– В ресторане… называется как-то… «Нам-Лонг ле Шейкер».

– Это в Челси, – сказал Страйк. – Однажды занесло меня туда сто лет назад. Не скажу, что это был лучший вечер в моей жизни.

– И еще: позвонила Тиган Бутчер. Она, похоже, в некотором роде твоя поклонница.

– Только еще одного психически неуравновешенного свидетеля нам и не хватало.

– Плоская шутка, – сказала Робин, стараясь говорить бодрым тоном. – В общем, так: живет она с матерью в Вулстоне, а работает в баре на ипподроме в Ньюбери. В деревне встречаться с нами не хочет – мать будет ставить нам палки в колеса, поэтому она просит нас приехать к ней в Ньюбери.

– Это далеко от Вулстона?

– Минут двадцать езды.

– Ну ладно, – сказал Страйк. – Давай тогда возьмем твой «лендровер», доедем до Ньюбери, побеседуем с Тиган, а потом, если получится, завернем еще раз к ложбине, просто осмотреться… это реально?

– А… мм… да, о’кей, – ответила Робин, хотя от мыслей о вынужденном возвращении на Олбери-стрит за «лендровером» ее затрясло. Машина стояла там, поскольку в районе, где жила Ванесса, на парковку требовалось оформлять специальное разрешение. – Когда поедем?

– Это будет зависеть от возможностей Тиган, но хорошо бы на этой неделе. Чем скорей, тем лучше.

– О’кей, – сказала Робин, у которой рушились все планы просмотра жилья на ближайшие дни.

– Тебя это устраивает, Робин?

– Да, конечно.

– Отзвонись после разговора с Рафаэлем, ладно?

– Обязательно, – сказала Робин, которой не терпелось закончить разговор. – Тогда все и обсудим.

58

И, кроме того, в человеке всегда действуют как бы две воли, я полагаю.

Генрик Ибсен. Росмерсхольм

Ресторан «Нам-Лонг ле Шейкер» производил впечатление декадентского заведения колониальной эры. Приглушенное освещение, деревья в кадках, разнообразные картины и гравюры с изображениями красавиц – внутреннее убранство являло собой смесь вьетнамского и европейского стилей. Войдя в пять минут восьмого, Робин сразу заметила Рафаэля, одетого в темный костюм и белоснежную рубашку без галстука; облокотившись на барную стойку, он уже потягивал коктейль и болтал с длинноволосой красоткой-буфетчицей, стоявшей на фоне сверкающей стены из бутылок.

– Привет, – сказала Робин.

– Здравствуй, – отозвался он с некоторым холодком, а потом заметил: – У тебя глаза другие. Разве в Чизл-Хаусе они были такого цвета?