Жизнь мальчишки - Роберт Маккаммон (1991)

Как я и предсказывал, демонстрация киношных чудовищ всему классу вызвала недовольство Луженой Глотки. Она впала в такую ярость, по сравнению с которой гнев Пяти Раскатов Грома мог показаться детской забавой. Луженая Глотка хотела знать, известно ли моим родителям, каким мусором я забиваю себе голову. Она разразилась длинной тирадой: мол, как жаль, что все чистое и прекрасное в этом мире приходит в упадок, и почему я не читаю хорошие книги вместо этой макулатуры про монстров? Я тихо сидел за партой и молча внимал поучениям стоявшей рядом Луженой Глотки, как и подобало в моем положении. Но тут Демон открыла свою коробку, ткнув ее чуть ли не в лицо Луженой Глотки, – и зрелище четырех отрезанных беличьих голов с выковырянными зубочисткой глазами, по которым ползали муравьи, заставило учительницу поспешно вернуться на свою кафедру.

Наконец в три часа прозвенел звонок, и мы радостно покинули школу до следующего утра. В классе осталась лишь Луженая Глотка, крики которой скрипучим тихим эхом все еще звучали в наших ушах. На игровой площадке в теплом дневном воздухе стлались клубы пыли: школьники спешили воспользоваться дарами свободы. Как обычно, Дэви Рэй поддразнивал Бена, Джонни поставил на землю свою коробку, чтобы отомкнуть велик, я тоже опустился на колени, пытаясь разобраться с цепью, которой Ракета крепилась к ограде.

Дальнейшее произошло очень быстро. Обычно так и бывает.

Они появились из клубов пыли. Я почувствовал их прежде, чем увидел, и покрылся мурашками.

– Все четыре сосунка тут! – прозвучала первая насмешка.

Я резко повернул голову, потому что узнал этот голос. Дэви Рэй и Бен прекратили свою перепалку. Джонни поднял голову, и его глаза потемнели от страха.

– Вот мы их и накрыли, – проговорил Гота Брэнлин, из-за спины которого выглядывал Гордо. Их улыбки напоминали лезвия опасной бритвы, позади виднелись черные велики. – Ты только посмотри на этих щенков, Гордо!

– Точно, щенки и есть.

– А это что такое?

Молниеносным движением Гота выхватил у меня из рук журнал. Обложка, на которой граф Дракула в исполнении Кристофера Ли шипел от бессильной ярости, разорвалась на две половинки.

– Гляди, что за дерьмо! – толкнул локтем в бок своего братца Гота.

Гордо мерзко захохотал, кивая на изображение холеной женщины-робота из «Метрополиса».

– Все видать, вплоть до ее долбаных титек! – воскликнул Гордо. – Дай-ка мне взглянуть!

Он попытался вырвать у Готы страницу, но тот не хотел расставаться с добычей, и страничка журнала исчезла в их ладонях, словно разъеденная кислотой. У Готы осталась бо́льшая часть картинки – та, где через отливавшую металлом одежду проглядывали груди, – скомканная и грязная, она исчезла в кармане его джинсов.

Гордо завопил:

– Ты, засранец, ну-ка верни ее!

Он вцепился в остатки журнала, однако Гота тянул его к себе. В следующее мгновение скрепки не выдержали такого напора, и страницы журнала, запечатлевшие мрачные и великолепные сны, героев и злодеев, фантастические видения, заколыхались в пыльном воздухе, как летучие мыши, вдруг оказавшиеся в потоке дневного света.

– Тыпорвал его! – завопил Гота и так сильно пихнул братца в грудь, что тот грохнулся в пыль на спину, а изо рта у него брызнул фонтан слюны.

С перекошенным от гнева лицом Гордо поднялся с земли и сел. Выражение его лица было трудно передать словами. Гота стоял над братом с занесенным кулаком, словно Годзилла над Гидрой.

– Ну что, мало тебе? – вопросил Гота. – Вставай – и получишь еще!