Сердце Софи затрепетало, словно у нее в груди забила крылышками маленькая птичка. Она знала, что королевские браки – это вопрос политики, а не любви. И все же она влюбилась в Хаакона. Она упивалась им, как можно упиваться статью коня и мощью урагана, полночной тьмой и высотой гор, всем прекрасным, непредсказуемым и опасным. В самой глубине своего нежного глупенького сердца она лелеяла надежду, что и он испытывает к ней такие же чувства.

Софи посмотрела ему в глаза.

– Так ты… любишь меня? – спросила она.

Хаакон ответил поцелуем: взял в ладони голову принцессы и накрыл ее рот своим. У его соблазнительных губ был горьковато-сладкий вкус шоколада и шампанского. От него пахло роскошью – шелком и кожей, амбициями и амброй.

Сердце Софи стучало теперь в ее и в его ребра. Она перестала дышать. Перестала думать. Быть. Вместо нее теперь был Хаакон, его тепло, его прикосновение. Блестящий юный красавец затмил для нее весь мир, в его объятиях она словно перетекала в него: так лед, растопленный лучами солнца, возносится к нему, став невидимым водяным паром.

Но вот долгий поцелуй прервался, и Хаакон прижался лбом к ее лбу.

Трепещущая, почти бездыханная, Софи пролепетала:

– Мачеха всегда говорит, что любовь – это просто сказка. И что я должна запереть свое сердце в шкатулку и убрать ее подальше. Она говорит…

Хаакон поцеловал ее снова. Глубоко. Медленно.

– Глупышка, – произнес он. – Я полюбил тебя, как только увидел. Запри свое сердце в шкатулку и отдай мне. Я сохраню его в целости, обещаю. Навсегда. Ты выйдешь за меня, Софи?

Мысли Софи разбегались в разные стороны. «Что мне делать?» – лихорадочно спрашивала она себя. Никаких причин отказать принцу не было. Мачеха будет в восторге от ее выбора; сама она целиком и полностью на его стороне. И что важнее всего, Хаакон ее любит. Он сам только что ей сказал. А она любит его. То есть, наверное, любит, ведь не зря ей так хочется еще и еще целовать его восхитительный рот. И он прав на ее счет. И мачеха тоже права. И все придворные, аристократы и министры, которые насмехались над ней, твердили, что она слишком слаба для королевы, что она позволяет руководить собой сердцу, а не уму, – они тоже правы. Пусть правит Хаакон. Надо отдать свое сердце ему – такому сильному, способному, такому… мужественному. Он ведь пообещал, что сохранит его. И не допустит, чтобы оно опять рвалось от боли, как сегодня, когда ей было так жалко всех – Тома, маленькую гончую, волка.

– Софи, это пытка, – прервал ее размышления Хаакон. – Быть так близко от тебя и не знать, моя ты или нет. Откажи мне, если хочешь, только скажи…

– Да, – промолвила Софи решительно. – Да, я выйду за тебя, Хаакон.

Хаакон улыбнулся. Его губы снова нашли ее рот. Поцелуй был сладким и тягучим, как мед.

– Завтра, – прошептал он. – Завтра мы обо всем расскажем королеве.

Софи кивнула. У нее закружилась голова – от шампанского, от поцелуев, от теплого, восхитительного чувства, которое вызывали объятия Хаакона.

Они постояли на балконе еще немного, потом часы на башне пробили десять, и Хаакон сказал, что пора возвращаться к гостям, пока королева не отправила людей на их поиски.

Софи танцевала всю ночь. Ее глаза сверкали, шаги были легки, а сердце радостно трепетало, стоило только подумать об их тайне.

И лишь много позже, когда бал закончился и она поднялась к себе в покои, где камеристки ее раздели, расчесали ей волосы и облачили в льняную сорочку, Софи кое-что вспомнила.

Хаакон ни разу не спросил, любит ли она его.

Глава 8

Это было сразу после полуночи, в те ранние – а может, и поздние – часы, которые камнем повисают на душе.

Блестящий бал закончился. Тишина и темнота сковали дворец. И гости, и хозяева спали.

Все, кроме королевы.

Укутавшись в подбитую мехом мантию, распустив светлые волосы, она стояла перед зеркалом – одна в своих покоях.